К концу сентября Даша начала тяжелеть, становясь менее поворотливой. Она снова стала сильно уставать. Ночью горько плакала от сводящих судорогой ног. Капризничала, что устала спать на боку и хочется лечь на живот. Детеныш буйствовал изнутри, пиная ей то в желудок, то в мочевой пузырь, то вообще залазил под ребро и не давал сделать вдох.
Сергей как мог держался — гладил Дашке ноги, спину, живот. С животом у него были отдельные, особые, отношения. С тех пор как пацан проявил свое активное существование — а это был пацан — у Сергея с ним начались диалоги. Вредный парень у них получился. С характером. Сначала мальчишка упорно не хотел здороваться. Затихал трусишка при приближении руки Сергея, но вскоре освоился и оборзел, выталкивал яростно любое его прикосновение.
— Смотри, какой собственник, — усмехался Сергей, — давай-ка, цыц мелюзга, я сейчас буду трахать твою мамку, так что сиди спокойно и не вылазь. Ты, как мужик мужика, должен меня понять.
Мужик, похоже, ничего не понимал. Активно двигался вместе с родителями, устраивая внутренний шабаш. Дашка ойкала и смеялась:
— По-моему он тебе помогает.
— Ага, помощник хе́ров, в ритм не попадает. Эй, парень, — шлепал он легонько по животу, — придется тебе лет через пятнадцать преподать хороший урок, пойдём вместе по девочкам, втихаря от мамки.
Мамка возмущенно ворчала, но Сергей затыкал ей рот поцелуем:
— Ты вообще молчи, Заяц, когда мужики разговаривают. Лежи и наслаждайся.
Это все были шутки. Серьезно и много Сергей разговаривал с сыном по ночам, молча, силой мысли. Тихо бережно поглаживал уже немаленький живот и думал:
«Парень, вот какого лешего ты ночью не спишь? Сам не спишь и другим не даешь. Неудобно? Так мамке тоже неудобно. Вы уж как-то там пристройтесь. Еще пару месяцев потерпи. Ты ж мужик или нет? Она ж мне все мозги вынесла своим нытьем. У нее, знаешь ли, из-за тебя все болит. Мой Заяц, знаешь, какой раньше был терпеливый и послушный, а из-за тебя совсем расквасился. Стал толстый, сопливый Заяц. Так нельзя, парень. Что вот ты наделал? Все испортил. Нам что теперь, ругаться с тобой, чтобы ты успокоился? Сдается мне, что не получится. Мамка сразу же встанет горой за тебя, хоть ты и мучаешь ее. Ты знаешь, как она тебя любит? Кормит тебя, как кабана, сначала клубнику бегали искали, самолетом даже один раз заказывали. Потом вишню ведрами вместе вы жрали. А теперь вон, на мясо перешли. Шашлыки да барбекю подавай. Кормлю, кстати, я. Ты это не забывай. Я все покупаю. На свои деньги. Понял? Нашелся тут пуп земли. Тебе прихоти, а мне слезы. Заячьи. Честно, раздражает уже. У меня же терпения не так много, могу и в самом деле ругаться начать. Вот тогда вы с мамкой и получите по самое не хочу. Опять плакать начнете и губы надувать. Я не нянька бегать тут за вами, так что, давай пацан, как-то помогай. Мажорик нашелся тут! Еще не родился, а столько к себе внимания. Давай-давай, прекращай долбить, мне тоже много чего не нравится. Маму пожалей, пусть выспится. Я, конечно, тоже бывает не даю спать. Но ей самой хочется, чтобы не давал. Ей нравится, когда я не даю. Вот. Хотя, вообще-то твоему футболу она тоже рада. Любит говнюка. Меня так не любит, как тебя. Ты прикинь, что мне сейчас заявила? Чтоб я аккуратнее был, без резких движений, а то тебе там не понравится. Ты что там, барышня кисейная что ли, не знаешь, как надо? Вот и я о том… именно вот так и надо».
Дашка заворочалась от активных толчков, хныкая и бурча.
«Вот видишь, что наделал?! Давай быстро спать, мелюзга. Ладно, я тоже буду очень аккуратным. Два месяца-то я потерплю. Вот только попробуй потом нам концерты закатывать. Потом Заяц — мой. Тихо, я сказал!».
Осень длилась долго. Промозглая, тянулась и тянулась. Сначала были дожди, потом утихли, потом дожди начали перемежаться со снегом, и первого декабря наконец-то выпал снег.
Даша уже третий день страдала от бессонницы. Когда спускалась ночь, она просто раскрывала глаза, и ничто не могло заставить сон явиться к ней. Она крутилась, вертелась, забываясь лишь ненадолго к утру, а на следующий день повторялось все то же самое. Вот так и первого декабря она стояла, смотрела в окно, а за ним падал белый пушистый снег, застилая землю белым ковром. Сергей спал, он последние дни тоже нервничал и психовал:
— Ё моё, да когда это все прекратится уже? — не на шутку возмущался он. — Как ты меня, Даша, бесишь! Ляг и спи. Что ты ходишь?
— Я не могу спать, — в ответ на крики у нее сразу же наворачивались слезы и катились по ее щекам.
— Ну не можешь, не спи. Дай другим поспать. Мне еще работать, а ты потом днем дрыхнешь.
— Я не дрыхну днем, — она уже в голос ревела.
Он ругался и с головой накрывался одеялом, засыпая под ее монотонные всхлипы. Как маленький ребенок, почуяв, что концерт не подействовал, Даша, как слон лезла в кровать, устраиваясь рядом с Сергеем. Он с тяжёлым вздохом притягивал ее к себе.
— Если завтра такое же повторится, Заяц, я уйду, нах*р. Будешь ночевать и блудить тут одна.
Вот поэтому-то она и стояла сегодня тихо у окна, ничем не нарушая сон любимого.