Роды начались ночью. Стараясь не стонать, она, по стенке, выползла в коридор. В туалет не пошла ― мало ли кто выйдет туда ночью, ― дотащилась до конца коридора, к запасному выходу. Вернее, сам выход был заколочен, в закутке перед ним громоздилась сломанная мебель, бутылки, мусор. Именно там она недавно припрятала два старых полотенца и кухонный нож. Она родила на грязном полу, молча. Когда ребенок уже вышел из нее, подумала, что, если он заплачет, придется его задушить. Ребенок не плакал, только кряхтел тихонько. Ножом разрезав пуповину, она завернула младенца в тряпки и запихнула в пакет, валявшийся тут же. Сил хватило дойти до мусорного контейнера в соседнем дворе, забросить туда свою ношу, вернуться, затереть кровь возле запасного входа... Рано утром она уже раскладывала товар на прилавке. То, что у нее родилась девочка, она узнала только после задержания, в милиции.
После больницы девочка попала в один из московских домов ребенка. На маленькой табличке в изголовье кроватки врачи написали фамилию матери, имя она дать ребенку не захотела, придумали сами. Фатима.
Фатима оказалась на редкость здоровым, сильным и красивым ребенком. Круглая смуглая физиономия, темные глаза и волосы, редкая для обитателей дома способность мало плакать и много улыбаться. Девочка притягивала взгляд любого вошедшего, к ней кидались все потенциальные усыновители, брали на руки, умилялись, хохотали, узнав, что Фатиму няньки прозвали звездой гарема. Потом задумывались над именем, смотрели на фамилию, расспрашивали, откуда взялась, ужасались, укладывали девочку назад в кроватку и шли к другим детям. Сотрудники дома ребенка вздыхали, наблюдая эту повторяющуюся сценку, они знали, как мало у Фатимы шансов оказаться в семье.
К Фатиме долго приглядывалась молодая самостоятельная женщина, решившая взять ребенка и увезти его в Лондон, где она в последнее время работала по выгодному контракту и где собиралась жить еще некоторое время. Она уходила от Фатимы и снова возвращалась к ней, приводила свою маму, слушала ее увещевания, кивала, но снова смотрела в тот угол, где уже почти год проживала таджикская девочка.
Рядом, в соседней кроватке, грызла палец рыжая грузинка, к которой иногда приходила ее родная мать и просила подержать ребенка еще немного, пока наладится жизнь. Она не писала отказа, но и не забирала девочку уже довольно долго... Напротив попискивал слабенький молдавский мальчик, оставленный матерью сразу после рождения. Правда, в отказе от ребенка она указала свое настоящее имя и адрес на исторической родине. Соцработник написала туда, ей ответили, что молодая женщина не появлялась уже давно, но ребенка, родню, готовы забрать к себе…
Еще в одной кроватке этой группы проживал мальчик, которого родила бомжиха на одной из станций метро. Пока кто-то бегал известить о происшествии дежурного по станции, ей помог случайно оказавшийся рядом врач. Женщина была очень грязна и, кажется, не протрезвела даже после родов. При ней не было документов, ничего конкретного не сообщила она и о месте проживания. Новорожденного после больницы разместили в доме ребенка (до выяснения всех обстоятельств), да так тут и забыли…
Самостоятельная женщина снова надолго уехала в Лондон, так и не решившись взять ребенка. Фатима уже самостоятельно ходит, смешно переваливаясь на своих толстых ножках. Она по-прежнему часто улыбается, и на нее по-прежнему засматриваются все приходящие в эту группу взрослые люди. О ней расспрашивают, качают головами, а потом долго еще вспоминают, проходя мимо контейнеров с мусором в своих дворах.
История двадцать первая. Сорокина семья
Из их окна на седьмом этаже было хорошо видно большое и добротное гнездо сороки. Наверное, оно было устроено еще несколько лет назад, когда береза была пониже, но шло время, и семейная жизнь пернатых поднималась на недосягаемую для местных кошек высоту. Этой весной уже можно было во всех подробностях наблюдать, как птицы обновляли и укрепляли гнездо, как в нем появились пестрые яйца, как самец прилетал подкормить свою подругу, сидевшую безотлучно на кладке. Делал он это, впрочем, нечасто, так что дети удивлялись: как сорока не погибает с голоду? Наблюдения за птичьей жизнью были так интересны, что вся семья стала звать окно в кухне «каналом ВВС».