— Поначалу, да. Но со временем втягиваешься, — успокоил Горыныч. — Словарный запас, опять же, постепенно обогащается за счет регулярного использования различных семантических конструкций.
— Бля, — ругнулся Буратино и снова клюнул носом стол.
— Нос затупишь, — предостерег Горыныч и загыгыкал.
Яга и Буратино посмотрели на него как на идиота. В глазах первой было недоумение, в глазах второго риторический вопрос: «да что происходит?»
— Гы! Понял, да? — скалилась голова змея. — Не любишь тупить… Гы… И нос затупишь…
К басовитому гыканью Горыныча внезапно присоединился скрипучий хохот Яги. На шум в другие окна просунулись еще две головы Горыныча.
— А чо? А чо? — спрашивала вторая слева.
— Шо мы пропустили? — вторила ей голова из дальнего окна.
— Он… Гы… Тупить не любит, — пыталась сквозь смех объяснить первая. — И носом в стол дыц… Гы-ы-ы… Нос затупит…
— Дурдом, блядь, — тоскливо протянул Буратино, не поднимая головы.
Когда волна хохота утихла, дверь распахнулась и на пороге появился Кащей.
— Господа, я добыл схему, — сообщил Бессмертный. — Узнал периодичность полицейского патрулирования в этом квартале и договорился с уличными музыкантами, они отвлекут внимание.
— Притупят, — поддакнула одна из голов Горыныча и захихикала.
— Короче говоря, — игнорируя смех, Кащей развернул на столе скрученный в трубочку лист грубой бумаги со схемой кукольного театра, — план такой…
И все, вмиг посерьезнев, склонились над картой.
Карабас Барабас сидел в кожаном кресле, закинув ноги на стол, и курил сигару, выпуская в воздух клубы ароматного дыма.
— Я вернулся, господин Карабас, — заискивающе сообщил Буратино с порога.
— Ну, заходи, присаживайся, — директор кукольного театра не казался удивленным. — Подумал?
— Подумал, — кивнул деревянный мальчик.
— И что надумал?
— А то вы не знаете, — с наигранным отчаянием ответил мальчуган, — я не могу оставить папу в нищете, так что выбора-то особо и нет.
— Обожаю ломать спесивых кукол, — с улыбкой протянул Карабас. — Морально ломать. После этого ломать физически в разы приятнее.
Карабас выдвинул один из ящиков стола, достал оттуда шарик-кляп на ремешках и швырнул его Буратино. Тот поймал на лету.
— Надевай, — приказал Карабас и продолжил рыться в столе.
Буратино пристроил шарик к кончику носа и, натянув ремешки, попытался застегнуть их на затылке. Но даже когда проткнул шарик насквозь, длины ремешков не хватило.
— Короткий, — заявил деревянный мальчик, не пытаясь снять нанизанный на нос шарик-кляп.
Карабас прервал поиски, поднял глаза и, увидев телепающийся на носу деревянного мальчика BDSM-атрибут, побагровел от ярости. Глаза его начали вылезать из орбит, а брови — топорщиться.
— Идиот! — закричал Карабас Барабас. — Шарик нужно в рот!
— А я ни разу не видел клоунов с шариками во рту, — простодушно сообщил Буратино, — обычно на носу, чтоб смешнее было. Только мне длины завязочек не хватило…
— Мой любимый кляп! — Карабас уже ревел, брызжа слюной. — Клянусь, я сломаю тебя без прелюдий!
— У него была старшая сестра, которая, — Буратино сделал пальцами в воздухе кавычки, — играла с ним в куклы. Оттуда у него и заскок.
— Погоди, это что ж за игры такие были, что он теперь вымещает злость на куклах?
— Эм… не только злость. Понимаешь, Кащей, зло, осознающее свою суть, как ты — это и не зло вовсе, — принялся объяснять Буратино. — Куда хуже зло, таковым себя не считающее. Как Карабас Барабас. Вот ты, например, почему злой?
— Хм… — задумался на мгновение Кащей, — Ну, я люблю деньги и власть, потому что детство у меня тяжелое было. Сиротой я был, побирался в детстве. Потом в рабство меня угоняли. И я понимаю, что тому, у кого денег много, сложнее попасть в ситуацию, как была у меня. Там же я усвоил, что отдавать приказы лучше, чем исполнять.
— То есть, осознаешь причины.
— Ну да!
— А Карабас не смог бы объяснить причину, по которой получает удовольствие от того, что ломает кукол.
— А ты прям знаешь?
— Ну да. Я ж говорю, сестра его старшая с садистскими наклонностями была. И, видимо, не в своем уме. В придуманной ею игре, она была хозяйкой куклы, а он, соответственно, куклой. Игра заключалась в том, чтобы его избивать. А когда маленький Карабасик кричал, что ему больно, говорила, что он лжет, потому что куклы боли не чувствуют.
— Кошмар, конечно, — подала голос Яга. — Я предполагаю, что подобные перверсии случаются с теми особами, которые либо дурно воспитывались, либо росли в агрессивной окружающей среде, негативное влияние которой проявляется не сразу, а по мере привыкания и последующего усложнения…
— Погоди, Яга, интересно же, — перебила её одна из голов Горыныча, а вторая спросила Буратино: — как ты всё это выяснил?