Читаем Недолговечная вечность. Философия долголетия полностью

Жизнь, таким образом, состоит в том, чтобы превращать случай в сознательный выбор, выстраивая свою судьбу. Судьбу, которая будет гибкой и покорной нам до самого конца. Возможно, время, увлекая нас за собой, делает нас все более слабыми и немощными, но зато на своем пиру оно предлагает нам всё новые яства, и это добрая весть. Время – это не колесо, беспощадно нас перемалывающее, но череда развилок и перекрестков на нашем пути, предлагающих нам возможность исправить то, что у нас не получилось в первый раз. Время признает правоту тех, кто никогда не отступает, давая им второй, а потом еще третий и четвертый шанс. Наше воскресение происходит уже в этой жизни, где мы без конца умираем и возрождаемся снова. «Я бы хотел никогда не утратить возможность приходить в этот мир», – замечательно выразился Жан-Бертран Понталис. Это возрождение не более удивительно, чем те насекомые, о которых говорил Генри Дэвид Торо: они вывелись из личинок, которые спали в крышке старого стола и спустя долгие годы проснулись под действием тепла от поставленного на стол чайника[57]. И так же как эти личинки, мы до конца жизни остаемся незавершенными – как если бы мы были черновым наброском себя самих. Мы можем не только внезапно почувствовать себя помолодевшими в результате романтической встречи, открытия или путешествия – этот период назывался когда-то «летом святого Мартина»[58], то есть бабьим летом, – но в нашей жизни есть место и поздним начинаниям: запоздалым жизненным стартам, таящим в себе целый пласт непрожитых, но возможных судеб. Если и существует нация, положившая в основу своего мировоззрения неизменную возможность начать все сначала – рискуя, что рано или поздно это кредо превратится в миф, – то это Соединенные Штаты Америки. Именно там каждое поколение строит жизнь на новом фундаменте, перечеркивая итоги предыдущего поколения и устанавливая новый общественный договор. Мы живем всегда будто на испытательном сроке, и наша жизнь – это прежде всего опыт. Она не столько напоминает вектор, кратчайшим путем стремящийся к конечной точке, сколько проселочную дорогу с извилистыми колеями, которая, петляя, ведет вперед и в своих петлях собирает все свои предыдущие жизненные циклы. Следуя по этой дороге, мы пересекаемся со множеством жизней, разных по продолжительности и насыщенности. Если начало, заложенное в человеке, – говорил Платон, – это «божественное начало», которое «спасает всё», то возврат к началу – дух, возвышающий наши души, защищающий их от косности и уныния. Этот дух позволяет альпинисту ощутить прилив энергии, находясь на грани истощения физических сил; он побуждает не верящего в себя студента или упавшего духом ученого упорствовать в своих усилиях, общественного деятеля – продолжать борьбу с несправедливостью, предпринимателя – стойко преодолевать препятствия. В жизни человека, помимо рождения, не так много моментов абсолютного начинания, но бессчетно число возможностей возродиться, крутых поворотов и перемен, происходящих постепенно[59]. Эти возможности – наша охранная грамота, данное всякому из нас разрешение пробираться вперед на ощупь, сбиваться с пути, возвращаться и снова пускаться в путь. Каждое фиаско – это еще и трамплин для новой попытки. Счастливую жизнь можно представить в образе птицы Феникс, которая восстает против самой себя, сжигая в огне свою прежнюю оболочку и вновь возрождаясь из собственного пепла, без конца повторяя жизненный цикл.

Тот факт, что наше существование после определенного возраста становится более предсказуемым, не делает его менее интригующим. Повторное переживание вдохновляет нас так же, как и первый опыт, – и то, что эти ощущения нами уже испытывались, ничего не меняет. В подростковом возрасте мы порой мечтаем о втором рождении – жизни, где мы не подчинялись бы нашим родителям, а зависели бы только от самих себя. В этом смысле бабье лето жизни – в некотором роде повторение подростковой проблемы. Речь идет о том, чтобы обрести в себе созидательную веру и способность придумывать новое, чувствовать головокружение от невероятного количества возможных путей. Закат должен напоминать рассвет, даже если этот рассвет и не предвещает наступления нового дня.

Лебединая песнь или заря новой жизни?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Эта книга – наиболее полное на сегодняшний день исследование взаимоотношений двух ключевых персоналий Второй мировой войны – И.В. Сталина и президента США Ф.Д. Рузвельта. Она о том, как принимались стратегические решения глобального масштаба. О том, как два неординарных человека, преодолев предрассудки, сумели изменить ход всей человеческой истории.Среди многих открытий автора – ранее неизвестные подробности бесед двух мировых лидеров «на полях» Тегеранской и Ялтинской конференций. В этих беседах и в личной переписке, фрагменты которой приводит С. Батлер, Сталин и Рузвельт обсуждали послевоенное устройство мира, кардинально отличающееся от привычного нам теперь. Оно вполне могло бы стать реальностью, если бы не безвременная кончина американского президента. Не обошла вниманием С. Батлер и непростые взаимоотношения двух лидеров с третьим участником «Большой тройки» – премьер-министром Великобритании У. Черчиллем.

Сьюзен Батлер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука