Недолговечная вечность. Философия долголетия

Речь, стало быть, о том, чтобы вновь обрести в себе что-то детское (но не инфантильное), другими словами – дух первооткрывательства. «Насколько человек стал бы велик метафизически, если бы ребенок был его учителем», – пишет Гастон Башляр в «Поэтике грез»[78], комментируя Сёрена Кьеркегора. «Мы так нуждаемся в том, чтобы получать уроки от только начинающейся жизни, расцветающей души, раскрывающегося ума»[79]. Что же означает учиться у детей и детства? Прежде всего – осознать, что в 60 и 70 лет, несмотря на жизненный опыт, мы так же сбиты с толку, как и в 20, только у нас меньше надежды поправить ситуацию. Мы выброшены нагими на берег реки времени – старые юнцы, вновь обретающие способность к невинному взгляду на мир, вновь готовые удивляться. В некотором роде мы больше жалеем о блаженном неведении детей, богатом, казалось, первозданной интуицией, чем о полуневежестве взрослого человека, чья голова набита бесполезными знаниями. Порой кажется, что нет ничего более поразительного – но и более бесполезного, – чем накопленные с годами знания, никому не нужная эрудиция, которая вдается во все детали, цепляется за отдельные слова или цифры, так как общее представление ею утрачено. Как здорово, что у нас есть еще возможность впервые открывать для себя классиков, великую музыку, замечательные фильмы, путешествовать, глядя на мир абсолютно новыми глазами! Единственная юность, ожидающая нас впереди, после того как мы переступили порог зрелости, – это не юность тела, как в легенде о Фаусте, но юность чувств и рассудка.

Никто из нас не молодеет, но нам остается возможность расширять наше сознание, поддерживать в себе дух первооткрывательства, стремление исследовать и наблюдать, невзирая на годы: эти два разнонаправленных процесса (старение и духовный рост) препятствуют один другому, но не уничтожают друг друга, а создают в каждом из нас благодетельное и плодотворное напряжение. Всё большая хрупкость и уязвимость не влияет отрицательно на глубину нашей мысли, идущей собственным путем. «Будьте как дети», – призывал Франциск Ассизский, что значит: будьте такими, как в первые годы жизни, ломайте рамки своего старого «я», погружайте его в очистительные ванны, смывая с него пыль. Старейте, но не позволяйте стареть своему сердцу, сохраняйте интерес к миру и вкус к жизни, к ее удовольствиям, избегайте двойной ловушки тревожного самокопания и усталого разочарования. В жизни нам дано как минимум два детства, вне зависимости от возраста: первое заканчивается, когда наступает отрочество, другое сохраняется и во взрослом возрасте, нас озаряют его пламенные проявления, но оно бежит от нас, как только мы пытаемся удержать его или по-обезьяньи копировать. Вновь стать ребенком вовсе не значит «впасть в детство», но скорее вновь обрести чистоту и искренность души, пройти через благотворные перемены, которые напитают нас новой кровью. Это способ встать на позицию детского удивления и любопытства, выступающую против косной, застывшей жизни: это возможность примирить разум и чувства, без страха встречать неизвестное, восхищаться простыми очевидными вещами. В любом возрасте способность к новому старту может победить стремление к самосохранению и усталость души, свойственную многоопытности. «Жизнь – это соло на скрипке перед публикой, только играть учишься во время выступления», – говорил английский писатель и художник Сэмюэл Батлер (1835–1902). До самого последнего дня мы не перестаем разучивать гаммы, неуклюже подбирая ноты. Следовательно, всем неловким, больным, сломленным, дошедшим до изнеможения, немощным старым развалинам обещано большое будущее. И тогда возвращение к детству – уже не смешное и жалкое переодевание взрослого, потрепанного жизнью человека в костюмчике не по возрасту, но дополнительная и радостная возможность для тех, кто захочет еще раз проникнуться очарованием новизны. Детство отпечатывается в чертах 70-летнего старика так же, как преждевременное старение порой оставляет знаки на лице молодого, – ведь, как мы знаем, глупость не ждет, пока мы состаримся.

Призраки нашего «я»