Недолговечная вечность. Философия долголетия

«Бесспорно, вся жизнь – это процесс постепенного распада, но те удары жизни, которые становятся драматической кульминацией процесса, страшные, неожиданные удары <…> – такие удары и их последствия осознаются не сразу. Бывают и другие удары, изнутри, и их ощущаешь только тогда, когда ничего уже нельзя поправить»[84]. Кто не знает этого потрясающего текста? Разлом, о котором говорит автор «Великого Гэтсби», напоминает собой незаметные вначале трещины, они идут по куску каменной породы, постепенно раскалывая его и приводя наконец к полному разрушению. Алкоголь, любовные неудачи, бедность, крушение иллюзий, ухудшение здоровья, потеря вдохновения, провал писательской карьеры – все это придает рассказу своего рода трагическое великолепие. В своем замечательном, несколько патетическом комментарии философ Жиль Делёз исходит из бесспорности этого маленького шедевра, который «отдается в наших душах подобно удару молота»[85]. Жизнь – это сокрушительная битва, которая нам не по силам и из которой мы выходим разбитыми, как если бы некая трещина в нас продолжала разрастаться с самого нашего рождения, делая нас похожими на те хрупкие фарфоровые безделушки, что рассыпаются при малейшем ударе. Рассказ Фицджеральда прекрасен и неоспорим, как само несчастье.

Позволю себе возразить, взяв на вооружение другую логику: в нашей жизни нет ничего, кроме разрушения и безумия, но мы вольны замедлить распад. Не все мы стареем одинаковым образом, и мы даже имеем определенную власть над смертью благодаря возможности самоубийства. Нет необходимости, как делает это Делёз, взывать к духам ушедших от нас Антонена Арто, Малькольма Лаури и Ницше, чтобы поднять себя до уровня этих великих авторов, заявляя: «Лучше смерть, чем здоровье, которым нас наделили»[86]. Это всего лишь банальный фатализм. Чем неизменно отличается школа структуралистов French Theory[87] – как и ситуационизм какого-нибудь Ги Дебора, – так это мрачным романтизмом с его любовью к сломанным судьбам: эта школа с ловкостью превращает физический упадок в моральное превосходство, перенимая платоновское представление о теле как о помехе для истины и здоровья. Поскольку мы все равно умрем, нет разницы – призывать ли к себе Безносую с самых ранних лет или губить свою жизнь среди праздничных огней и каскадов напыщенных фраз. Жизнь людей искусства порождает два представления о возрасте: одно – мрачное и трагическое, в нем упадок сочетается с лихорадочной интенсивностью, и другое – светлое, позитивное, позволяющее до самого конца совмещать процесс физического дряхления с процессом творчества; лучшими иллюстрациями к этому второму представлению служат Пикассо и Миро.

У нас, абсурдным образом оказавшихся на верхних ступенях существования и не имеющих возможности спуститься обратно, нет другого выхода, кроме как продолжать движение вверх, ступень за ступенью. Если представить жизнь в виде приставной лестницы – как это нередко делалось, – то, по мере того как мы взбираемся по ней, мы обнаруживаем, что ее последние балки ни на что не опираются, но повисают в пустоте. Мы – как те мультяшные герои, которые на всей скорости слетают с обрыва, продолжая в падении крутить педали над пропастью. Нужно продолжать карабкаться вверх до последнего – так, будто нашему восхождению никогда не суждено прекратиться.

Часть третья Поздняя любовь

Глава 5 Страсть на закате

Мы с Монтаном одного возраста. И если он пережил то обстоятельство, что я рядом с ним старела, то я пережила, что рядом со мной он мужал. Ведь о мужчинах говорят, что они мужают, их седина «серебрит виски». Морщины придают их лицам выразительность, тогда как женщин они обезображивают.

Симона Синьоре[88]

«Я и сам прекрасно понимаю, что я отвратительный сморщенный старик. Сняв перед сном искусственные зубы, я вижу в зеркале престранное лицо. Ни одного зуба ни в верхней, ни в нижней челюсти, десен тоже нет. <…> Да я ли это? Столь безобразная внешность не только человека не способна привлечь, но даже и обезьяну. Разумеется, я не питаю дурацких надежд, что с таким лицом могу нравиться женщинам <…> но я могу, не вызывая ни у кого ни малейшего беспокойства, бывать у красавицы и, вместо того чтобы отваживаться на что-то, получаю удовольствие оттого, что толкаю ее в объятия красивого мужчины, вызывая разлад в семье…»[89]