Недолговечная вечность. Философия долголетия

Старикан, волочащийся за презирающей его горничной; дряхлый ухажер, нещадно высмеиваемый актрисой или куртизанкой; перезрелая дама, исполненная страсти к глумящемуся над ней юнцу; библейские старцы, пытающиеся силой добиться благосклонности Сусанны во время ее купания в саду, угрожая обвинить ее в прелюбодеянии (Ветхий Завет, глава 13 Книги пророка Даниила)… От Мольера до Теннесси Уильямса – в театральных пьесах, книгах, а позже и в кино – большая разница в возрасте между воздыхателями или воздыхательницами и предметом их страстного желания будет подвергаться жестокой насмешке. Шатобриан на закате своих дней влюбляется в юную девушку, не отвечающую ему взаимностью; Казанова в повести Артура Шницлера, желая в весьма почтенном возрасте провести ночь с обожаемой юной особой, вынужден переодеваться в одежду ее молодого любовника, чтобы занять его место. Это и 72-летний Гете, который при посредничестве великого герцога Карла Августа Веймарского просит в Мариенбаде руки полудевушки-полуподростка, 19-летней Ульрики фон Леветцов и получает отказ; и 50-летняя американка миссис Стоун, влюбленная в прекрасного Паоло, чуть старше 20 лет, которому она платит, день за днем унижаясь и чувствуя, «что ее жизнь в Риме держится на встречах с Паоло, как держится тент на центральном столбике – убери его, и материя безвольно обвиснет»[92]. А еще – Жюли де Леспинас (1732–1776), подруга философа и математика Д’Аламбера, потерявшая в возрасте 40 лет голову от ничтожного фата, полковника Гибера: он был моложе ее, и его равнодушие свело ее в могилу. В наши дни зрелые женщины – англичанки, француженки, немки, канадки или австрийки – отправляются на отдых на Кубу, в Кению или на Гаити, чтобы завести себе молодых крепких любовников, от которых требуют неутомимости в проявлении чувств[93]. Кажется, что повсюду природа мстит за мезальянсы, соединяющие разные поколения. Над ними повсеместно издеваются, в том числе высмеивая женщин, стремящихся нравиться, несмотря на свою давно увядшую красоту: от беззубой старой соблазнительницы на рисунке Гойи[94] – она выглядит как смерть под густым слоем румян и не понимает, что ее время ушло безвозвратно, – до потрепанной актрисы у Мопассана, в которой есть «что-то искусственное, изжитое, пахнущее прогорклой любовью, поддельной, линялою молодостью»[95]; не говоря уже о язвительном определении «мешок костей со зловонным дыханием», брошенном в XVII веке поэтом Теофилем де Вио. Общественное мнение жестоко по отношению к тем, кто забывает о сдержанности, подобающей зрелому возрасту. Лишь Виктор Гюго в «Спящем Воозе»[96] изображает старца, переживающего ночь восхитительной любви с юной девушкой, чтобы благодаря ее ласкам обрести потомство. Однако поэзия вольна порождать все то, что отказывается порождать реальность.

Разный «срок годности»

В своем выдуманном «Дневнике» (Diary of a good neighbor, «Дневник хорошей соседки»), написанном в 1983 году, Дорис Лессинг повествует о приключениях 50-летней журналистки в Англии: «Однажды я остановилась на заправочной станции. Я провела за рулем долгое время, была очень уставшей и сказала заправщику со шлангом: „Наполните меня“, на что он ответил: „С удовольствием, мадам, но только бак“»[97]. Что касается писательницы Анни Эрно, то она рассказывает, что когда ей было 45 лет и в Париже к ней залезли в сумку в одном из фешенебельных универмагов, она, до некоторой степени очарованная хулиганской выходкой юного грабителя, почувствовала себя «еще более униженной тем, что такая ловкость, такое знание дела, такое страстное желание имели целью лишь мою сумочку, а не мое тело»[98]. «Почему женщине, находящейся в середине жизненного пути, так трудно продолжать прежнюю жизнь?»[99] – задается вопросом философ Моника Канто-Спербер.