Недолговечная вечность. Философия долголетия

Но что возмущает в этих негармоничных парах – гомо- или гетеросексуальных, – так это совершенно неприемлемое сексуальное влечение, которого нужно только стыдиться. Считается, что люди, перешедшие определенный возрастной рубеж, должны ограничиваться ролями бабушек и дедушек, патриархов семьи, дуэний или компаньонок. Общественное мнение требует от всех, кто утратил юношескую свежесть, воздерживаться от неуместных желаний, объявляет их сексуальные потребности неподобающими, обличают похотливых стариков, стремящихся сорвать цветы юности, и в этом плане действительно природа и предрассудки более жестоки по отношению к женщинам. Как правило, привлекательность человека как объекта желания с годами уменьшается, как уменьшается и цена его жизни, поскольку она рассчитывается страховыми компаниями, исходя из тех средств, которые он заработает до момента предполагаемой смерти[106]. Ребенок ценится бесконечно дороже, чем шестидесятилетний, а американец – дороже, чем африканец или азиат. Я представляю собой капитал, чья ценность непрерывно падает по мере того, как я старею; начиная с определенного момента я буду годен к списанию и на меня навесят соответствующий ярлык. Жизнь, только начинающаяся, «ценится» больше жизни, которая подходит к концу. Хотя это вовсе не означает, что жизнь, которая подходит к концу, не имеет никакой ценности и что следовало бы прекратить заботиться о престарелых пациентах, не проводить пересадку органов после 65 лет – как некоторые деятели мальтузианского толка рекомендуют поступать во имя экологии[107].

Зрелый возраст всего лишь вписывает еще одну главу – последнюю – в долгую историю движения, боровшегося за свободную любовь в 60-е годы XX века. Пожилые люди испытывают то же самое, что и все, чью любовь отвергли: боль оттого, что тебе дали от ворот поворот. Нам известно, что трагедия отверженности начинается очень рано. Уже в подростковом возрасте любовь соотносится со словом «рынок». Это торговля, где у каждого есть своя цена, которая меняется в зависимости от внешних данных, положения в обществе, финансового состояния. За красавцами тянется шлейф воздыхателей, люди отталкивающей внешности оставляют позади себя толпы тех, кто им отказал. Таким людям будто вручен абонемент на вечное фиаско: их топчут ногами с самого рождения. Говоря словами певицы Жюльет Нуреддин: «У меня не получилось, у меня не сложилось, мне дано одно – идти на дно <…> никого на примете, я одна на свете…»[108] Необходимый набор прелестей, как женских, так и мужских, устанавливается жесткими законами: эти законы кажутся тем более безжалостными, что, на первый взгляд, они должны отвечать только личному вкусу. В действительности же за вывеской свободной любви скрывается целый ряд негласных запретов, которые никогда не были сформулированы.

Когда тебя грубо отвергают, ужас в том, что в этом нельзя обвинить жестокость государства или социального класса; ты можешь винить только самого себя. По идее, в западном мире секс должен быть доступен каждому, но на деле в нем отказано многим: заявленная свобода – это в первую очередь предписание людям неказистым, уродливым смириться с собственным одиночеством и ничтожеством. Наше общество, всегда и всюду восхваляя благотворную силу оргазма, тем сильнее ущемляет тех, кто его лишен, – одиноких и старых людей, которым отказано в праве на удовольствие, которым не досталось места на великом пиру наслаждения. Их фрустрация усиливается тем, что гедонизм навязывается как единственная норма. Либерализация любовной сферы, восторжествовавшая во второй половине XX века, оказалась жестока к наиболее уязвимым членам общества, а также к женщинам, значительно на этом потерявшим. Бывает, что изгои хотят вновь вступить в игру, восстают против дискриминации, которой подвергаются, – и в первую очередь эйджизма, то есть дискриминации по возрасту. Показательный симптом страха перед старением, как у мужчин, так и у женщин: мы выискиваем физические недостатки в наших ближних в надежде, что нам удастся избежать тех же напастей. Мы ревностно и упорно разглядываем друг друга, пытаясь понять, что грозит нам самим.