Читаем Недолговечная вечность. Философия долголетия полностью

Слишком поздно, слишком рано. Есть жизни, которые обречены не осуществиться полностью; то, что могло с нами произойти, уже никогда не произойдет. Некоторые люди довольствуются тем, что всю жизнь живут в условном наклонении – каждый из них мог бы написать историю своих несбывшихся жизней, мысли о которых сопровождают их, как призраки, появляющиеся в часы тоски. Когда они нас одолевает, мы принимаемся за горестное перечисление наших неудавшихся планов. Ели бы ты прошел по конкурсу, если бы я не бросил учебу, если бы я уехал жить на Восток, если бы моим мужем или женой стал бы такой-то или такая-то. Я заслуживал большего, мне выпала не та участь. Есть люди – и мужчины, и женщины, – которые хотели бы прожить несколько других возможных жизней, вместо того чтобы прожить одну – свою собственную. Их положение кажется им пресной бурдой по сравнению с любым другим, которое бы они охотно предпочли. Они родились в плохое время, их не устраивают их век, их близкие, школа, друзья. На короткое время они увлекаются всеми, кто так или иначе встречается им на пути, – эти встречи служат подпиткой их существованию: они завидуют новым знакомым, чтобы не разбираться с собственной жизнью.

В этом отношении можно выделить разные типы с точки зрения пунктуальности как в повседневной жизни, так и в историческом плане: параноик без лишних церемоний приходит заранее, чтобы убедиться, что другие его ждут, и, по возможности, застать их врасплох, придя хоть на минуту, но раньше. В этом смысле нет ничего хуже будильника, который звонит прежде времени и мучает вас пронзительными трелями, тогда как вы пытаетесь урвать еще хоть несколько минут сна, и хуже зануды, который притаскивается за десять минут до условленной встречи и безмерно гордится своей невыносимой точностью. Самовлюбленный человек опаздывает из принципа, ему нравится заставлять ждать себя, нравится, когда он желанен, пусть и с риском привести свое окружение в состояние гнева или отчаяния. Он откладывает и переносит встречи, желая проверить силу привязанности к себе, в особенности если речь идет о чем-то важном, когда другой считает минуты, – например, о любовном свидании. Он заставляет вас томиться из-за своей капризной нерешительности. Прокрастинация возведена у него в ранг этики. Два этих способа – предельный педантизм или предельная небрежность – позволяют сопротивляться деспотизму неумолимого времени. Только обычный невротик подчиняется культу точности и приходит вовремя, всегда глупейшим образом вовремя, – удивляясь, почему это вызывает удивление у других, и не видя нужды посматривать на часы.

В Европе пунктуальность – недавнее изобретение, оно возникло в XVI веке в Женеве, на родине кальвинизма, параллельно с усовершенствованием часового механизма и инструментов измерения времени. Можно говорить об антропологии и географии пунктуальности: во многих местах, особенно на юге европейского континента, существует определенная растяжимость расписания, допускающая даже четвертьчасовое опоздание. Следовательно, быть точным – означает почти что незнание правил хорошего тона или непонимание культурных особенностей. Говорят, на вокзале Орсэ в конце XIX века отправление поездов на несколько минут задерживалось, чтобы оставить шанс опаздывающим пассажирам. Какое чуткое отношение! Если юность обычно досадует на расписания – ведь впереди у нее куча времени, – то многие пенсионеры продолжают вставать на заре, как если бы им нужно было идти на работу, а потом слоняются, не находя себе места, в поисках какого-либо занятия, с нетерпением ожидая времени обеда, который придаст хоть какой-то смысл их существованию. На них продолжает давить бремя обязательного труда, но теперь оно лишено содержания. Жить, подчиняясь тирании стрелок на часах, – подобно белому Кролику из «Алисы в Стране чудес», который то и дело достает из жилетного кармана часы и проверяет время, вместо того чтобы любоваться окружающим миром, – означает обречь себя на вечное «я опаздываю, как же я опаздываю»: ведь секундная стрелка все вращается и вращается, и мы бежим изо всех сил, чтобы поспеть. Точное время никогда не бывает абсолютно точным, с каждой секундой оно утекает у нас между пальцев.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Эта книга – наиболее полное на сегодняшний день исследование взаимоотношений двух ключевых персоналий Второй мировой войны – И.В. Сталина и президента США Ф.Д. Рузвельта. Она о том, как принимались стратегические решения глобального масштаба. О том, как два неординарных человека, преодолев предрассудки, сумели изменить ход всей человеческой истории.Среди многих открытий автора – ранее неизвестные подробности бесед двух мировых лидеров «на полях» Тегеранской и Ялтинской конференций. В этих беседах и в личной переписке, фрагменты которой приводит С. Батлер, Сталин и Рузвельт обсуждали послевоенное устройство мира, кардинально отличающееся от привычного нам теперь. Оно вполне могло бы стать реальностью, если бы не безвременная кончина американского президента. Не обошла вниманием С. Батлер и непростые взаимоотношения двух лидеров с третьим участником «Большой тройки» – премьер-министром Великобритании У. Черчиллем.

Сьюзен Батлер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука