На диване-уголке, стоявшем на кухне, попеременно спала то пьяная мать, то случайные асоциальные женщины, которых она периодически приводила. Он весь пропах потом вперемешку сигаретным дымом, алкоголем, рвотными массами – Аня старалась обходить его стороной, лишний раз не присаживаться на него, потому что, помимо физического отвращения, этот диван стал олицетворением той бездны, в которую упала их мать и затягивала своих неокрепших детей.
И вот в сумраке ночи Аня стояла в дверном кухонном проеме и смотрела, как Аглая медленно набирала в шприц приготовленную жидкость и искала единственную сохранившуюся вену – у себя на бедре. Буквально секунда – и тело женщины наполнилось животворящим ядом, она обрела покой, откинулась на спинку кухонного уголка и погрузилась в пьянящую дрему. Аня продолжала стоять и смотреть на нее – полуобнаженное, изношенное тело белым пятном выделялось на фоне ткани кухонного гарнитура. «Неужели это тело двадцатисемилетней женщины, неужели можно себя сильно так сильно не любить, чтобы превратить свою жизнь в эту агонию? Как это все жутко страшно, как уйти от этого, не видеть, не знать… Я должна вырваться… Я, мой брат и сестра», – она не спала всю ночь, думы терзали ее. Она знала, что должна быть сильной, и твердо была уверена в том, что ничего не сможет ее сломить – она справится.
Утром, когда Аня вышла на кухню, она увидела Аглаю, у нее до сих пор была игла в вене. Ей очень хотелось подняться, но левая нога была парализована. Она могла ею чуть-чуть пошевелить, но эти движения причиняли адскую боль. Аглая пыталась встать, молила о помощи – это было душераздирающее страшное зрелище. Жалость, мерзость и глубокое отчаяние чувствовала Аня, она побежала к маме в комнату.
– Зачем ты привела это существо в наш дом, мама? Почему я должна на это смотреть? Мне очень больно это видеть! – кричала Аня.
– Анечка, ей очень плохо, я хочу ей помочь. – сказала мама.
– Себе помоги сначала! Себе и нам! Спасая ее, ты отбираешь у нас, у своих детей, ломаешь нашу жизнь – как ты этого не понимаешь?! – рыдала Аня. – Она выбрала себе эту убогую жизнь, но в чем ее дети виноваты? Эта тварь их обрекает на вечные муки и страдания. Она не человек, она убийца детских душ! У нее уже двое детей в детдоме, а она носит третьего, продолжает колоться и заниматься проституцией. Этим больным и убогим нельзя рожать, кого они рожают? Их дети обречены, и спасения им нет, дети вырастут такими же, это порочный круг… Какую пользу такие люди могут принести? Они не способны сделать никого счастливыми, они могут только разрушать, они паразиты! Почему их принудительно не стерилизуют, чтобы они не размножались? У нас никогда не будет здоровой сильной нации, пока такие твари рожают! Она выбрала себе этот путь, но дети выбирать не могут, в силах человека предотвратить эти страшные трагедии – чтобы не рождались подобные ей, чтобы ее дети это не видели. Мама, это так больно! Я не могу на это смотреть! – рыдала Аня.
– Какая ты жестокая, Аня! Людям нужно давать шанс, нельзя забирать у женщины возможность стать матерью.
– У женщины? Где ты женщину видишь, мама? Нельзя давать подобным существам размножаться, таким образом можно уберечь еще ее не родившихся детей от страданий. И мне больно от того, что ты ее жалеешь, что ты настолько не любишь нас, что позволяешь своим детям на это смотреть…
Ане было очень тяжело смотреть на этих убогих людей, да и людьми их было уже не назвать – полное отсутствие разума, эмоций, остались только низменные потребности. Было очень больно, что жизнь вынудила ее столкнуться с этим так рано, что ей приходилось смотреть и жить с этими существами на одной площади, было невыносимо обидно, что родители не могли ее отгородить и защитить от этого ужаса… Ей так не хватало чувства безопасности и защищенности.
Один раз во время очередного запоя мамы и Михаила в гости пришли его друзья-уголовники. Когда мама с Мишей уже нагулялись и пошли спать, на кухне остался один из них. Он сидел пятнадцать лет в тюрьме за несколько групповых изнасилований, а когда вышел, начал зарабатывать тем, что знакомился с девочками-подростками из неблагополучных семей и принуждал их за деньги спать со взрослыми мужчинами. Он был самым мерзким из всех его друзей – худой, высокий, весь в наколках, с шрамом на пол-лица, он вызывал инстинктивное тошнотворное отвращение у Ани. В этот вечер, когда Аня мыла посуду и убиралась, он к ней пристал, начал ее домогаться – схватил за руку и начал стягивать халат. Аня взяла первое, что попалось под руку – бутылку, – и ударила его по голове. Он упал. Аня побежала в слезах к отцу в комнату и рассказала о том, что произошло. На что он начал скалить зубы: он всегда так делал, когда злился.
– Это ты виновата, что он к тебе пристал. Зачем в халате ходишь по дому? Ты же знаешь, какие нелюди здесь обитают, зачем ты даешь им повод? – сказал отец.