Первое января. В этот день дул холодный пронизывающий ветер, крупные снежные хлопья падали к ногам, оставляя мокрые следы, воздух был тяжелый и обжигал так, что трудно было дышать. Стук забивающихся гвоздей, запах промерзлой земли – хоронили маму. Люди молча глотали слезы, глядя на фото молодой улыбающейся, полной жизни женщины. Огромный ком в груди стоял у Нади, фантомные боли, чувство вины и одиночества – будто тебя бросили, – застывшие слезы и глубокая печаль в ее больших голубых глазах. Смерть всегда против природы, противоположность жизни. Вопиюще несправедливо, жестоко и безумно больно – хоронить тех, кто не успел пожить, кто родился, чтобы умереть. Мама Нади умерла от потери крови, и вместе с ней – ребенок в утробе. Самая сильная боль в этом мире – душевная; самая сильная душевная боль от потери самого родного и близкого человека. Ее невозможно просто прекратить чувствовать, она не подвластна воле. Самое страшное, что может пережить человек в жизни, пережила Надя – на ее глазах умерла мама. Страшнее, наверное, может быть только смерть собственного ребенка. Это тяжелейшее испытание наложило серьезный отпечаток на всей ее дальнейшей жизни…
– На все воля божья, Наденька… У вас есть отец, он вас не бросит… Заботься о сестре… – сказала баба Люда, похлопав Надю по плечу.
– Мы были недостаточно верующими, поэтому Бог на нас разозлился и забрал маму? – прошептала Надя.
– Наденька, когда умрет человек, решать не нам, это решают на небесах. Душа бессмертна, твоя мама не умерла – она просто живет теперь на небе и будет наблюдать за вами оттуда. Бог вас не оставит…
– Бабушка, мама же была хорошая, она ходила в церковь, добрая была, почему он ее забрал на небеса? Бог не подумал, как мы будем жить без нее?
– Праведным и добрым людям живется тяжелее, поэтому они и умирают – устают от этого жестокого мира, – и твоя мама устала… У нее была очень тяжелая жизнь, сейчас она и твой братик отдыхают…
Прошла неделя. Столкнувшись со смертью, Надя сама стала бояться умереть: она постоянно спала, ничего не ела и испытывала мучительное, гнетущее чувство вины. «Мама умерла, потому что я редко ей говорила, что ее люблю, потому что мало верила в Бога», – думала Надя. Ее сестра плакала не переставая, просыпалась по ночам и кричала: «Хочу к маме! Мама, вернись, мне плохо без тебя». Чувства, которые испытывала Надя, были похожи на непреодолимый панический страх – внутренняя дрожь, повседневное беспокойство, ей трудно было дышать и глотать, она просыпалась среди ночи и тряслась от холода, брала мамино одеяло, чтобы согреться, обнимала любимую куклу, которую сшила мама, и ждала, пока настанет утро…
Ноша быть отцом-одиночкой для отца Нади Адама казалась непосильно тяжелой. Дети перенесли серьезную травму – у них умерла мама, они плохо спали и ни с кем не разговаривали, – о них нужно было заботиться: кормить, лечить, стирать, готовить. Адам к этому как-то не привык: раньше детьми занималась жена, а сейчас он остался совсем один. Он испытывал смесь отрицательных и разрушительных эмоций – жалость к себе, обиду, страх и несправедливость. «Почему я? Чем я это заслужил? Почему я должен терпеть эти сопли и слезы? Мне самому тяжело, а я должен еще и силы где-то найти, чтобы детей поднимать», – думал Адам. Он был очень тревожный, беспокойный и себялюбивый, привык, что все проблемы решала жена, а он только требовал. Главным человеком в его жизни был он, его интересы и желания, ему так хотелось, чтобы его пожалели и позаботились; он был слишком слаб, чтобы взять ответственность. Только он мог дать детям чувство защищенности и безопасности в этом мире. Сама мысль об этом вызывала в нем бессильную злость, ему самому хотелось, чтобы его защитили, посочувствовали.
Прошло две недели со дня смерти мамы. На пороге дома стояла невысокая светловолосая возрастная женщина, она была старше мамы на двенадцать лет, с тяжелым и надменным взглядом, резкими и крупными чертами лица, натянутой и циничной улыбкой. Звали ее Настей – это была лучшая подруга покойной матери. С ней зашел отец и сразу представил ее: «С Настей вы уже знакомы, это моя новая жена, она будет теперь вашей мамой, девочки». Для Нади это был удар, которого она никак не ждала, и он оставил чувство гнусного предательства.