Недосказанное

в предчувствии огня.

Свершилось: солнца капелька

за дальнею скалою

чуть показалась. Мотыльком

блеснула, растеклась,

проникла в море сонное,

и светлой синевою

зажглись просторы водные,

в воздушные глядясь.

Вновь гимн в честь молодого дня

с рассветом прозвучал.

Сей миг волшебный для меня –

начало всех начал.

Снегопад

Вечер

Засыпает нас снегом

до краев, через край.

Снежных шорохов нега

разлилась — замирай!

В странном сумраке белом,

в шевелящейся тьме

мир, чужой без предела,

померещился мне.

Забелела одёжка

у спешащих людей.

Всё похоже немножко

на узор из теней.

Фонари потускнели

в снегопаде густом.

Где я? Двигаюсь еле

и найду ли свой дом…

Утро

Солнце красное сжато

нахлобучкою туч.

Выдираясь из ваты,

заблистал дерзкий луч.

Мир, увенчанный снегом,

опустился с небес

этой ночью. И следом

свет всей мощью воскрес.

Лето хвалим мы? Гляньте,

что умеет зима:

драгоценнейших мантий

завилась кутерьма,

дерева спеленала,

распушила кусты,

принагнув — и немало! –

веток в арки-мосты.

В этой сказке тишайшей

заблудись, в белом сне,

убегая все дальше

по знакомой лыжне.

В феврале

В феврале небеса синеоки,

искрометны потоки лучей.

В них купаются важно, как боги,

сосны с вольным размахом ветвей.

Снегопад им оставил в наследство

белых шапок нарядный убор.

Напросились вороны в соседство,

бороздят поднебесный простор.

Опустилась и ветку задела

птица черным крылом. В тот же миг

заструился с высот запредельных

снежной пыли сыпучий родник.

Кисеей развернулся тончайшей.

Вижу блесток неслышный полет.

Знаю, кто-то волшебную чашу

тишины мне к губам поднесет…

Май. Первые дни.

Каждый месяц шлет подарки –

знаем, помним, ждём.

Но до срока не накаркай:

был январь с дождем

и апрель с метельной пляской,

летом хлябь и стынь.

А сегодня май что сказка,

летняя теплынь.

Нам гостинцев он насыпал

прямо через край.

Лист-флажок из почек выпал

в самый Первомай.

Соловей запел на зорях,

растревожил слух.

Вечерами сладко-горек

тополиный дух.

В лес бежать уже охота,

нет ли где сморчков.

Не пустая то работа:

две горсти даров.

На чистейшей белой ножке

рыжий колпачок.

Мы пожарим их немножко.

Вкус! Грибам почет!

Там же ландыш вылезает –

шильца на виду.

То весна бежит босая,

тянет, землю отрясая,

к солнцу гриб, цветы и травы.

Сколько жизни, Боже правый,

в тьме и на свету!

Утренние вести

Сон тревожный уплыл от прохлады,

что струёй пролилась из окна.

Птичий голос чечётку заладил,

словно вести несет:

«Зелена́,

зелена́ моя тонкая ветка,

а еще зеленее трава.

Вон летит в зеленны́е просветы

солнца ярого шар-голова!»

Вести славные… Выбегу в утро,

может, кто-то еще голосит?

Толстый шмель, весь в ромашковой пудре,

о житье благодатном басит.

Ор сорочий! За ёлку слетела,

крутит издали ярким хвостом.

Протестует: в чужие пределы

я вступила. И вновь треск и гром!

Прилетел из далекого леса

скучный голос кукушки шальной.

— Что печалит, бездомный повеса?

Что попрятала в чаще лесной?

Так узнала я ранние вести

от строптивых крылатых коллег.

Это куры молчат на насесте –

мир свободный шумит весь свой век.

В цветочном царстве

Если есть клочок земли,

за который ты в ответе,

действуй, чтоб сиять могли

все цветы, что есть на свете.

Как задачка? Я своих

не смогу, не сосчитаю.

Ранний выскочил — притих,

хоровод закружит в мае.

А в июле золотом

под оркестр громов мятежных

движется вразброс, рядком

марш-парад красавиц нежных:

белых лилий, тёмных роз,

флоксов душные охапки.

Но, смотрю, их перерос

одуванчик длинный, шаткий,

стройный… очень (что за сорт?).

Заявляет: "Чем я хуже?"

Что ж, не выброшу за борт.

Все мы разные, а дружим.

Вот еще такой один

заявитель больно смелый –

выше пышных георгин

стебелек ромашки белой.

Сил немало приложил,

чтоб из тьмы достать до солнца,

выдохнуть из тонких жил

крохотных ромашек кольца.

Победителю — виват!

Мир всегда упрямым рад.

Осень поздняя, поздняя

Осень поздняя, поздняя –

за проулком декабрь.

С колоколенки сонный

голос катит звонарь.

Серебристое марево

на земле, в небесах.

Сединою состарилась

вся живая краса.

Воздух жгуче-холодный,

пью его — не напьюсь.

Как покойна, просторна

ты, предзимняя Русь.

Дачные забавы

Трясогузка

Чеснок разбросан веером,

На стеблях подсыхал.

Головки тусклым серебром

Покрылись. Срок настал –

Корзину с урожаем

В тенек приволоку,

Усядусь крепко, знаю:

До ночи — на току.

Сдираю лихо кожицу,

Пошел чесночный дух!

Все ладно, но неможется,

Поговорить бы вслух…

С кем?

«Цвирк!» — звучит неплохо.

И снова «Цвирк!» да «Цвирк!»

То трясогузка-кроха

Устраивает цирк.

Сидит невдалеке

На чистенькой дорожке.

Подпрыгнет налегке:

«Смотри, какие ножки!»

То повернется ловко

И хвостиком качает.

«Ах, хороша плутовка!» –

Все это означает.

С ней говорю несмело:

«Хозяюшка моя,

Лес, сад мой облетела,

Лишь занялась заря.

Кто где живет, проверила,

Водицы испила

Из пруда. Мне доверила

Все прочие дела».

Заслушалась пичужка,

Не крутится, молчит.

Не бросила подружка

Меня — в траве торчит.

Общалась я нередко

С пернатою соседкой.

Аист

Молодая птица повадилась

Обретаться в наших краях.

Для гнезда, видно, место понадобилось

На обветренных крепких столбах.

У соседа, поджав одну ножку,

Простоял изваяньем немым.

Нас внизу оглядел он сторожко

И повлекся к высотам иным.