Недостающее звено

Сергей стоял у спортзала и ковырялся в земле. Вахтерша никак не могла подобрать правильный ключ к дверям, а сам физрук, похоже, был задействован на мероприятии. Студентов техникума к началу учебного года уже расселили по общежитиям, и те, наверняка, отмечали свою встречу после каникул. Сергей сказал, что физруку поручили выгнать и мужское, и женское общежитие на митинг, что, думается, будет совсем не просто.

– Но, наверняка, ему в помощь пришлют кого-то из «вашенских», – и хотя он сказал это беззлобно, меня затронуло.

Тренировка прошла в хорошем темпе и с нагрузкой под макушку. Он опять меня хвалил, и, казалось, искренне. Было видно, что он хочет поселить во мне уверенность в себе. В самом конце тренировки пришел физрук, удивительно рано, еще и двенадцати не было, но он сказал, что свою часть работы выполнил, а там было, кому перепоручить. Я понял, что без «нашенских» в актах принуждения к политической активности обойтись не удалось. А физрук заехал за ведром, они с товарищем за поздними грибами собрались. У нас были такие. Мотоцикл с коляской стоял, подфыркивая, во дворе. Выезд по объездной дороге из нашего поселения проходил вдоль бугров, и физрук предложил меня довезти, при условии, что, сидя в люльке, я буду держать ведра. Я уселся, и мы двинулись. Сергей юморно махал нам вслед рукой. «Урал» урчал и пылил по грунтовке. Мы, минуя центральные улицы, в объезд выехали к моим буграм и выезду из города, а там оказался милицейский пост. Нас остановили. Физрук мне сказал:

– Гони домой, а то сейчас начнут допрашивать, почему не на митинге.

Я послушал его совет и двинулся по знакомой дороге к дому. У среднего барака на завалинке сидели три мужика и нещадно матерились. Один меня окликнул вопросом, не открыли ли уже двери в пивбар «Минутка»? Я ответил, что нет, так как все пиво сегодня на площади, и, наверняка, свежее. И вроде там вообще бесплатный банкет, это я, конечно, придумал, а мужики от этих слов затаились, видимо, пожалев, что не пошли туда. А я думаю, что «нашенские» до них не дошли, а то бы убедили пойти попить холодненького.

Дома я сразу пошел проведать курей и отобрал у них два теплых яйца. Крысы меня уже совсем не боялись, и при замахе в их сторону они только по-козлячьи поджимались. За лето они стали жирными и блестящими, и мне уже казалось, что я их отличаю по противным усатым рожам. Осталось только имена им дать. Воткнув вилку старенького радио в точку местного вещания, я услышал, что митинг был в своей высшей точке. Оркестр почему-то играл «Марсельезу», а что это гимн загнивающего капиталистического государства, исполнители вполне могли не знать. Музыку кто-то перекрикивал из ответственных секретарей. Слов было не разобрать, но смысл был более чем понятен. Наш бронепоезд стоит на запасном пути, но под эту музыку мне казалось, что кто-нибудь из выступающих закричит, что мы брали не только Берлин, но и Париж, а это, наверное, справедливо.

3 сентября. Дети в школу – кто в первый класс, а кто и в последний. В это утро, как и вчера, я отбегался рано, собираясь на тренировку. Лицо Лагутина с картинки смотрит на меня совсем нейтрально, но, может, оно так и лучше. В эту ночь уже серьезней подморозило, но незабудки держались молодцом. Они-то мне и подмигивали голубыми глазенками с совершенно опустошенных грядок. В это утро уже хорошо хрустело под ногами, и вроде как на марь легла холодная поволока. Солнышко проявилось, но было в дымке холодного тумана. На площади у памятника вождю мирового пролетариата кипела работа: кругом виднелись солдатские спины, армия утилизировала остатки вчерашнего политического протеста. Разбирали трибуну, похожую на броневик с Финляндского вокзала, с него уже был наполовину содран кумач. Здоровые куски красной материи стелили у постамента и руками туда наваливали мятые и за ночь окоченевшие цветы. Они липли к холодному камню, и их рвали силой. Тут же была рядом тетя с большой шваброй, тряпка на которой парила. Она следом замывала постамент и делала припарку на то, что прилипло, будучи когда-то цветком, а сейчас ставшее просто биомассой. Все это валили на красные подстилки, вязали в узлы и закидывали в кузов голубого самосвала. Получался какой-то помидорный загруз. А вы слышали когда-нибудь, как вытаскивают из толстой, мокрой доски здоровенные гвозди? Когда их тянут ломом-гвоздодером? Звук был похож не на визг, не на лязг и даже не на скрежет. Это был пердеж большой деревянной жопы. Это всегда так. Все, что выращено человеком, и все, что построено, завсегда можно сломать и сгноить. А из кабины самосвала на волне «Маяка» голос Кобзона учил не думать о секундах свысока, и это, наверное, справедливо.