Распорядительница попрощалась, а я уже куда-то проваливался, видимо, укол был то, что надо. Уходящие выключили свет, и я проспал почти 10 часов. А проснувшись, ощутил в своих ногах книгу: это был Дон Кихот, подписанный в подарок от книгоуправительницы, со вчерашней датой. Внутри меня сосала боль утраты, я пошел вниз, «нашенские» сидели в ресторане и швыркали горячим какао. Они, конечно, были в курсе вчерашней провокации в угоду областного руководства, и потому вчера весь вечер где-то прятались. Юбка в горох сразу же подбежала ко мне и присела за стол, она была полна решимости принести мне водки, но я попросил завтрак. Она сказала немного подождать и притащила большую тарелку дымящихся пельменей, которых в нашем меню, конечно, не было. Они стояли передо мной и дымились, на зависть «нашенским». А та еще и объявила, что это лично для меня презент от ресторана. Она закатила глаза и сказала:
– Наконец-то кому-то из них дали в рыло!
Все пельмени я не осилил, а талонов с меня не взяли.
В вестибюле вчерашнюю кровь замыли, там же толкалось очень много молодежи. Как я понял, будет какой-то фестиваль, посвященный открытию народной переправы на материк. Тело после вчерашних воспитательных процедур похрустывало. Я стал собирать свой багаж, Дон Кихота сунул в пакетик с подарочными тапочками, а от перчаток пахло кожей и еще, наверное, Италией. И я это уловил, несмотря на одеколон «Шипр», который еще из комнаты не выветрился. А меня это очень радовало, так как означало, что мой нос еще не потерял способность чуять. Я вышел на улицу, было очень свежо и прохладно. Обернулся на «Гавань», ни одно окно не светилось. Я пошел туда, где вчера был участником событий областного масштаба. Я считал себя обязанным сообщить Максиму Николаевичу о скорбной вести. Его на месте не оказалось, и я оставил вахтеру записку.
Автобус в аэропорт пришлось подождать, даже ноги успели чуть подмерзнуть. Но он пришел, и до аэропорта ноги согрелись. Там я присел на скамейку ожидать «нашенских», у них мой билет и за ними регистрация. Они же старше, а значит, ответственней. И кто возьмется отрицать, что это справедливо?
На скамейке было удобно сидеть и щуриться прямо на солнце. Подъезжали машины, люди забегали в здание или, наоборот, выбегали и уезжали. Опять кто-то сел рядом со мной неожиданно. Это была Машенька. В наш город сегодня был один рейс, а потому найти меня было несложно. Она сразу рассказала, что про меня сообщили по местному телевидению. У Тушина, оказывается, был соперник, и твердолобый, и поэтому штабс-капитан показал великое мужество и стойкость, свойственные только русским патриотам. Хотя в этот раз и проиграл, но стал во стократ сильнее. В такой манере секретари обыграли то свое реалити-шоу. У нас там свои секретари и свои «нашенские», а у них тут свои такие же. А Машенька мне все сидела и рассказывала, какой у нас хороший город, и какой участок, и как ей побыстрее хочется пойти учить младшие классы. Потом она показала свои кукольные ручки в белых перчаточках и сказала, что это маме подарок, что у них с мамой ладошки одинаковые, и что она еле успела за ночь их довязать, а для этого ей пришлось распустить свою кофточку. Я достал из сумки пакетик с Дон Кихотом и тапочками, вынул оттуда книгу и сунул этот маленький, белый, пушистый клубочек перчаток.
В аэропорту был маленький уголок, вроде как кафе. Мы с ней встали в очередь и проели последние мои командировочные, взяв кофе и пирожные. Встали за столик пировать. Я ей отдал оставшиеся у меня талоны на питание. Их еще было приличное количество, и они еще месяц действительны. Она долго отнекивалась, но все же их взяла, наверное, я был убедительным. Когда объявили регистрацию, мы пошли к стойке, неся вдвоем мою сумку, она за одну ручку, я за вторую, очень ей так хотелось. «Нашенские» уже были там, они откровенно были злы, видимо, мечтали в областном центре проявить себя более достойно и полезно. Когда я уже зашел в накопитель, Машенька все махала мне вслед, потом нас посадили в «ПАЗик» и повезли к самолету, который, конечно, стоял в самом углу аэродрома. Возможно, не потому что не был новым и красивым, а потому, что летал не по особо важным маршрутам.