Недоступная и желанная

Сейчас, когда наступила тишина, он чувствовал себя капитаном и одновременно членом команды судна, выброшенного на скалы после затяжной разбушевавшейся бури.

Он сумел бы зайти в безопасную гавань, не появись этот дневник.

Его содержимое и сыграло роль скал, грозящих пустить корабль ко дну.

За то время, пока звучал этот голос, то ли жены, то ли нет, ему не менее дюжины раз хотелось отобрать у нее этот дневник и швырнуть в огонь. Настолько ужасно было слышать, с каким хладнокровным мужеством и иронией рассказывала Энн Гренвилл об аде, в котором жила. Нельзя, чтобы женщине требовались мужество и отчужденность, чтобы просто жить. Нельзя, чтобы жизнь предъявляла женщине такой счет.

Но Энн так жила изо дня в день, не зная, окажется ли у нее завтра крыша над головой или ее выкинут на улицу, останутся ли у нее ее жалкие пожитки или их заберет за долги старьевщик. Она не знала даже, удастся ли купить еду на ближайшие дни, или ужин, который они съедят вечером, будет последним. И при этом она шутила над лишениями, отстраненно, будто, рассказывая анекдот о подлых проделках своего мужа. Она как бы показывала язык своей злой судьбе.

Только однажды, в самом конце дневника, она обратилась с чем-то похожим на мольбу о пощаде. Но и тогда просила она не за себя и обращалась не к людям. Эта мольба содержится в последних, трудно читаемых из-за дрожащего почерка записях, которые она сделала за день до смерти. Мольба очень проста и обыденна и вместе с тем выглядит как выстраданная и отлитая в железе формула: «О всеславный и добрый Отец мой небесный, присмотри за моей девочкой».

Вир попытался просто выбросить услышанное из головы, как он ранее поступал с очень многими неприятными для него воспоминаниями. Однако оно успело не только проникнуть в память, но и закрепиться там, пустив корни, будто дрок, упрямо растущий на непригодном для других растений гнилом болоте. Именно в такое болото, по мнению Вира, превратили свой дом предки живущих сейчас Баллистеров.

Слова умершей восемнадцать лет назад женщины запали в душу, что случалось с ним крайне редко еще и потому, что заставляли чувствовать себя негодяем и трусом. Ведь мать Лидии приняла свой ужасный жребий мужественно и даже с иронией, а Вир не смог достойно провести день собственной свадьбы.

Он решил использовать первый удобный случай для ссоры с Дейном. Зачем? Просто хотел сорвать на ком-то свою злость, чтобы забыть о том, что его беспокоило.

Будто то, что его обидело, эта неприятная шутка, было главной и единственной причиной его мучений.

Ерунда! «Шутка», заставляющая Вира страдать, была в нем самом. Вот в чем проблема!

Он же сам, а не кто-то иной страстно хотел Гренвилл! Желал ее, как не желал до этого ни одну женщину. Почему его удивляет, что, когда она наконец оказалась с ним в постели, все получилось не так, как с другими?

С другими он удовлетворял свои желания.

От жены он ждал любви.

Она, будучи писательницей, сумела бы на его месте найти кучу метафор, чтобы передать свой опыт, объяснить, как и что следует делать…

Ему не дано подбирать метафоры. Он практик, которому может позавидовать любой мужчина. У него достаточно опыта, чтобы проводить различие между чувством и похотью. И достаточно ума, чтобы понять: сейчас речь идет о его сердце. Знает он и то, как это называется.

«Значит, ты влюбилась в меня?» – спросил он ее тогда и улыбнулся, будто находил в том, что это возможно, нечто забавное. Он и потом продолжал улыбаться и подтрунивать над ней, хотя прекрасно знал, что случилось с его сердцем и почему ему было так больно, когда она не дала ему того ответа, которого он ожидал.

Все дело в этой боли! Все дело в любви!

Но только ли из-за этого Энн Гренвилл выпала такая судьба? И что пришлось пережить ее дочери?

Очевидно, он узнал далеко не все.

Вир посмотрел на дневник, уместившийся на его ладони.

Эти несколько страниц содержат лишь некоторые подробности, в основном самые ужасные, их жизни, и большинство из них отдалены друг от друга значительными промежутками времени. Конечно же, это очень небольшая часть истории Энн Гренвилл.

Узнать больше он не стремился хотя бы уже потому, что не хотел чувствовать себя еще хуже, чем сейчас. И без того он казался себе мелким, никчемным, эгоистичным и слепым.

Однако, если Гренвилл жила той жизнью, он должен узнать о ней все.

Но приступать к ней с расспросами было бы жестоко.

Дейн должен знать многое, и выложит ему все, хочет того или нет. По крайней мере, этот лорд Всезнайка и Воплощенная Мудрость обязан ответить на несколько самых животрепещущих вопросов.

В общем, первое, что следует сделать, это найти Дейна и, если потребуется, припереть его к стене.

Приняв этот многообещающий план за основу, герцог Эйнсвуд, наконец, отправился спать.

Получилось так, что искать Дейна не пришлось. Узнав в полдень от Джейнеса, что молодожены уже встали, он явился сам, чтобы пригласить Вира перекусить с ним, пока их жены будут наслаждаться поздним завтраком, заказанным в номер Дейна.