Недоступная и желанная

– Это Робин, – отрекомендовал он. Виру было трудно говорить, но он предвидел это и подготовился заранее. – Я рассказывал тебе о нем, – продолжил Вир. – И Лиззи с Эм тебе о нем много говорили. Теперь ты можешь его увидеть.

– Красивый ребенок, – сказала Лидия.

– Да. У нас есть другие его портреты, но этот лучший. – Мешавшее Виру напряжение немного ослабло. – Робин здесь больше всего похож на себя. Художник сумел передать его оригинальную улыбку. Видишь, Робин улыбается как бы себе самому, будто думает о чем-то смешном, известном только ему одному. У Чарли была такая же улыбка. О боже, каким же идиотом я был! Я должен был взять его с собой. Разве можно смотреть на лицо этого мальчика и не испытывать ощущение счастья, которое он излучает? Один Господь знает, как мне нужно это ощущение.

– И ты уже не рассчитывал, что сможешь почувствовать это.

Вир заглянул в голубую глубину ее глаз. Они излучали понимание.

– Я был бы уверен, что не почувствую, если бы ты не научила меня, как это сделать. – Я рассказывал о нем, слушал, что говорят о нем Лиззи и Эм, – продолжил Вир более уверенным и ровным голосом. – Со временем мне становилось легче. Но все равно, я не был уверен, что смогу сегодня посмотреть ему в глаза. Я совершенно неправильно обошелся с памятью о нем. Бедный мальчик! Я помнил о том, что он умер и тлеет теперь в могиле. Это вызывало во мне злость, которую я носил в себе и которая делала черным мое сердце. Это несправедливо по отношению к нему. Ведь Робин подарил мне шесть полных месяцев счастья. Вот о чем надо помнить. – Вир вновь посмотрел на портрет. – Конечно, мне всегда будет не хватать его. Безусловно, иной раз я взгрустну о нем. Но вспоминать я буду, прежде всего, о том счастье, которое Робин дал мне. Это очень большой подарок, благословение судьбы. И теперь у меня есть семья, с которой я могу поделиться этим подарком. Это тоже большое счастье, тоже благословление судьбы.

Вир мог бы еще долго стоять с ней у портрета, и у него еще было много слов. Но Робин был уверен: теперь у него будет достаточно времени на то, чтобы постоять с ней здесь, на то, чтобы поделиться воспоминаниями, и он успеет сказать все. Сейчас надо было исполнить еще один важный пункт намеченного им плана.

Вир открыл дверь герцогских апартаментов и провел ее через небольшой холл в спальню.

Это была огромная комната, под стать главе клана Мэллори, однако в ней было довольно тепло. Октябрьское солнце освещало золотистые панели стенной обивки из отполированного дуба и играло бликами на расшитых золотом голубых портьерах, висящих на окнах и над кроватью. Сама кровать была громадной, с массивными, покрытыми замысловатой резьбой спинками. Как сообщил Вир, изготовили ее несколько веков назад, готовясь к визиту короля Джеймса Первого.

– Последний раз я был здесь, когда наблюдал, как уходит в лучший мир Робин, – сказал Вир. – Последние связанные с этой кроватью воспоминания: умирающий на ней Робин. Но это воспоминание, как и многие другие, теперь может оставаться в моем сердце, не разрушая его. Теперь я знаю, что не опоздал тогда. Я приехал именно тогда, когда больше всего был нужен. Это горькое воспоминание, но не непереносимое.

– Я понимаю. У меня тоже есть такие, – отозвалась Лидия.

Да, и ей приходилось сидеть у постели умиравших дорогих ей людей. Приходилось держать в своей ладони руку, ощущая, как слабеет пульс и жизнь постепенно покидает неподвижное тело.

– Знаю. Твоя сестра, твоя мама, – произнес Вир.

Лидия кивнула.

Он подошел к ней вплотную.

– Все это будет нашим первым общим воспоминанием в этой комнате, – сказал Вир. – Я хочу, чтобы было так. Это должно задать тон всей нашей совместной жизни. Потому что это наш с тобой дом.

Лидия посмотрела на кровать, затем на него. Уголки ее губ чуть-чуть дрогнули.

Она все поняла.

Вир внимательно осмотрел жену сверху донизу.

На Лидии было одно из ее новых платьев: бледно лилового цвета, украшенное мехом вдоль длинного ряда пуговиц, тянувшегося от подбородка до подола.

– Ого, как много пуговиц, – пробормотал он, берясь пальцами за верхнюю и прикасаясь губами к ее губам.

Поцелуй был нежным, глубоким и долгим. Он еще продолжался, когда платье было расстегнуто до пояса. Прервать его пришлось для того, чтобы опуститься на колени и расстегнуть остальные пуговицы. Это Вир проделал очень быстро и посмотрел на нее снизу вверх.

Лидия высвободила руки из рукавов, и платье соскользнуло на пол.

Она направилась к кровати, двигаясь довольно быстро, но постоянно оглядываясь назад. Подойдя, Лидия, оперлась о спинку кровати, чтобы сохранить равновесие, и стала стягивать нижнюю рубашку.

Вир, оставаясь на коленях, завороженно наблюдал, как легкая ткань волнами сползла на пол. Между тем Лидия ослабила бретельки лифчика, и он опустился на срезе корсета, обнажив верх грудей так, что стали видны соски.

Она медленно повернулась и оперлась руками о спинку кровати.

Вир поднялся на ноги и быстро сбросил с себя одежду. Лидия наблюдала за ним через плечо с дьявольской полуулыбкой на устах.

Он подошел вплотную, коснувшись грудью ее спины.