Недвижимость

Только он квартиру хочет посмотреть. А квартира – на

Технической. Давайте там. Во сколько?

– Не, ну ты чё, в натуре! Нам туда тащиться!.. – Он повыл секунд тридцать, потом, как водится, зажал трубку, посовещался и сказал: – Ладно. К трем подтянемся.

– Бумаги, бумаги не забудьте!

Я набрал другой номер.

– “Самсон трейдинг”, здравствуйте, – промурлыкала пластмассовая секретарша.

Первое, что сказал Кастаки, взяв трубку, было:

– Слушай, так ты вчера так и не воспользовался?

– Зато ты воспользовался вдвойне, – съязвил я. – Полной ложкой.

– А что ж. – Он добродушно хохотнул. – Я же говорю – уплочено.

– В три часа на Технической. Пиши адрес.

– Башка трещит, – пожаловался Шура.

– Не у тебя одного, – сказал я. – Не опаздывай, мне еще к пяти в

“Свой угол”.

23

Я встал на углу, у помойки, как договорились.

Шуры не было.

Я сидел в машине, поглядывая то на часы, то в сторону дымящей теплостанции, откуда должен был показаться его “ниссан”.

Голова просветлела. Но не до кристальной ясности. Я утешал себя надеждой, что Кастаки чувствует себя не лучше. И поделом.

У меня не хватило воли его остановить. У меня никогда не хватает воли кого бы то ни было останавливать. У меня не хватает воли даже на то, чтобы самому остановиться. В “Диком гусе”, слава богу, не было никаких эксцессов. Правда, под конец застолья

Шурик стал удивительно придирчив и трижды гонял все более мрачнеющего официанта за /другим/ кофе, утверждая, что /этот/ совсем не пахнет. Я был совершенно трезв. Нет, я, конечно, захмелел с самого начала. А потом пришел в норму. И уже не пьянел. Да и пил-то мало. Я вообще на это дело очень крепок.

Крепче других. Когда другие падают, я еще сижу. А когда падаю сам, то уже некому заметить куда. В результате время от времени меня коллективно ищут. И находят, например, в темной комнате, как однажды у Стаса. Или в канаве, как в тот раз, когда гуляли на даче у Волкова… Короче, я все трезвел, официант и кофе раздражали Шуру все больше, и когда к нам подъехала со своей тележкой какая-то совершенно невинная женщина в белой наколке, чтобы забрать грязную посуду, если таковая обнаружится, захмелевший Шура, хмуро поглядев, как она, улыбаясь, чрезвычайно деликатно опускает в стальной поддон тарелочку из-под икры, вдруг спросил: “Ну что ты, падла, лязгаешь?” Вопрос был, в сущности, безобидный, но женщина не поняла юмора и побежала жаловаться. Когда пришли два скучных охранника, мы все равно уже собирались уходить. Выбравшись наконец из этого затхлого подвала, я обнаружил у себя в руках две бутылки шампанского и бутылку коньяку. Черт их знает откуда. Было довольно темно, и я еще силился разобрать этикетку, а Шура уже сказал: “Подожди, я сейчас”, – и куда-то пропал. Вообще я не собирался пить ни коньяку, ни шампанского. Меня интересовали только этикетки.

Азербайджанский, что ли? Или дагестанский? Да ладно, лишь бы не чеченский… Собственно, единственное, о чем я думал, – это поймать такси. Но оказалось, что такси уже поймал Кастаки, и не совсем пустое. Обеим было лет по двадцать пять. Не девочки, в общем. Одна светленькая. Другая темненькая. Раскрашенные лица.

Довольно похожие. Темненькая поглазастей. Я молча сунул ей бутылку, она молча же ее взяла. Ни одна из них мне и на дух была не нужна, но разорвать дружеские связи во втором часу ночи после

“Дикого гуся” – дело совершенно невозможное. Кастаки учил таксиста, как тому вести машину. Таксист невозмутимо рулил, а иногда зачем-то подмигивал мне в зеркальце. Девушки шептались и хихикали. “Вы откуда, сестры?” – спросил Шура. “Ой, ну какая разница откуда, – сказала светленькая так, что сразу стало ясно откуда. Она вообще была побойчее. – Мы же не спрашиваем, откуда вы, правда?” – “Мы-то понятно откуда, – заявил Шура. – Мы родом из детства”. Таксист хмыкнул. “Направо, – неодобрительно сказал ему Кастаки. – Из голозадого детства, вот откуда. И хотим обратно”. И громко расхохотался собачьим своим хохотом. Он сидел впереди, а я сзади, рядом с темненькой. Мы невольно соприкасались кое-какими частями тела. Части были податливы и теплы, но почему-то производили впечатление резиновых – как рядом с манекеном. Я отодвинулся к двери. Она (не дверь, а темненькая), кажется, не обратила на это внимания. “Во двор, – сказал Кастаки. – Осторожно, яма. Так с Украины, что ли?” – “С

Америки, – хихикнула светленькая. – С Вашингтона мы”. Таксист опять хмыкнул. “Ага, из Вашингтона, – буркнул он. – Отса-сити, штат Небраска”. – “Вы, мужчина, не встревайте, – сказала вдруг светленькая довольно взвинченно. – Едете себе, ну и едьте”. -

“Ему тоже хочется, – заметила темненькая и рассмеялась. – Вот и чипляется”. У нее оказался низкий влажный голос. Она вздохнула и жестом примерной ученицы сложила руки на коленках – справа и слева от бутылки шампанского, промявшей короткую юбку. Таксист нечеловечески вывернул голову и посмотрел на нее долгим взглядом. Если б не темнота, этот взгляд мог оказаться испепеляющим. “Ты рули, рули, – посоветовал Шура. – А то сейчас доездимся”. Тогда таксист отвернулся и сплюнул. Точнее, сделал вид, что сплюнул: тьфу.