Читаем Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела полностью

Каким же удивительным механизмом в тот день мне представилось человеческое тело. Страх сняло как рукой, и я с головой погрузился в свою работу. Но у меня еще оставалось время, чтобы восхититься организмом: запутанными системами его органов, их цветами, их красотой. Кровь была не просто красной – она была алой. Желчный пузырь был не просто зеленым – это был зеленый цвет листвы в джунглях. Мозг белый и серый – причем серый не как ноябрьское небо, а как серебристая рыба в воде. Печень не просто коричневая, как школьная форма, а насыщенного коричнево-красного цвета свежевспаханного поля.

Когда я закончил осматривать все органы и вернул их обратно в тело, работники морга взялись за свою волшебную работу по его реконструкции.

– Молодчина, – сказал один из старших практикантов. – Не так уж и страшно, не правда ли?

Я был чертовски медленным – было уже далеко за полдень, – однако все сделал правильно. Я отложил свои чувства к пожилой женщине с больным сердцем в сторону и вспомнил все, чему учился, после чего вел себя совершенно отстраненно. Умывшись по окончании, я ощутил волну облегчения. Я был словно беговая лошадь, из года в год скачущая по стадиону, которая занервничала, увидев перед собой барьер, а затем с легкостью его преодолела.

Вскрытие, впрочем, оказалось в тот день не самым тяжелым. Встреча с родными покойной далась мне куда тяжелее. Будь у меня выбор, я предпочел бы и вовсе с ними не видеться. Они, однако, специально попросили о встрече с судмедэкспертом, чтобы тот помог им понять, почему она умерла. И этим судмедэкспертом, очевидно, был я.

Меня спасли коллеги, которые взяли разговор на себя. Я был попросту не готов к этому – настолько невыносимыми для меня были скорбь и потрясение ее родственников. На самом деле, столкнувшись с их эмоциями, я почувствовал себя совершенно беспомощным. Казалось, что их горе как-то передалось мне, моему разуму и телу, словно мы были связаны невидимыми проводами. Не помню, чтобы я вообще вымолвил хоть слово: если же я что-то и сказал, то наверняка просто без конца повторял, как сильно сожалею об их утрате. Думаю, что по большей части я просто кивал, пока говорили мои коллеги.

Эта встреча познакомила меня – а может, меня уже и не нужно было с этим знакомить – с ужасным контрастом между безмолвным, ничего не чувствующим покойником и той бурей эмоций, которую он вызывает у своих родных. Я покинул комнату с облегчением, сделав мысленную отметку во что бы то ни стало избегать близких покойных и придерживаться безопасного мира, населенного мертвецами, где место было только фактам, где все можно было измерить, где не было неопределенностей. В их вселенной не было ни намека на эмоции. Не говоря уже о боли.

<p>7</p>

Даже в 30 мне гораздо лучше удавалось сдерживать свои сильные эмоции, чем в полной мере их прочувствовать. Полагаю, в детстве мне пришлось научиться всячески подавлять тревогу, вызванную болезнью матери. А потом просто продолжать жить дальше, несмотря на скорбь из-за ее смерти. В нашем доме было так тихо и пусто, что он стал своего рода пустыней, где сильным эмоциям, к моему облегчению, было не место. Хотя время от времени они заявляли о себе в виде выходок моего брата или потери самообладания моим отцом настолько внезапно, что казались чем-то устрашающим, словно внезапно прибывшим с другой планеты. И уж точно было сложно поверить, что они все это время были здесь.

Хотелось бы мне, чтобы в жизни вообще не было места эмоциям, однако к тому времени, как я провел свое первое вскрытие, это уже точно было не про меня. Вернувшись домой из морга и открыв дверь, я услышал плач своего новорожденного сына. Он даже не догадывался, какой невероятной силы любовь и замешательство он вызвал у своих родителей.

Мы с Джен познакомились в больнице в мои студенческие годы. Она была той красивой темноволосой медсестрой, которая протирала мне лоб на итоговых экзаменах, которая внесла в мою жизнь невероятную энергию, чьей одаренностью я восхищался. Ежедневно она с невероятной скоростью разгадывала кроссворды в «Times» – хотя делала это не так быстро, как ее отец, Остин, которому давались кроссворды из «Telegraph». У него была в свое время выдающаяся карьера в колониальной полиции в Уганде, до которой он служил в индийской конной полиции, и вот теперь жил на острове Мэн.

ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ ИЗ МОРГА И ОТКРЫВ ДВЕРЬ, Я УСЛЫШАЛ ПЛАЧ СВОЕГО НОВОРОЖДЕННОГО СЫНА. ОН ДАЖЕ НЕ ДОГАДЫВАЛСЯ, КАКОЙ НЕВЕРОЯТНОЙ СИЛЫ ЛЮБОВЬ И ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО ОН ВЫЗВАЛ У СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное