Нефанатка

Мотаю головой и хватаю её за плечи. Она вырывается из моих рук и подскакивает.

– Я две ночи не спала, собирая твоих чёртовых плюшевых медведей и рамочки с признаниями в любви от сотен других девушек! – кричит Ксюша, взмахивая руками.

Слёзы вырываются из её глаз ручьями, и она яростно вытирает их пальцами. Шмыгает носом и срывает с плеч рюкзак. Шумно дышит, пытаясь успокоиться, и что-то в нём ищет.

Мотаю головой и пытаюсь встать, но у меня ничего не получается. Костыль падает на пол и я, мысленно чертыхаясь, пытаюсь встать без него. Ксюша кладёт на тумбочку ключи и говорит, даже не глядя на меня:

– Адрес напишу позже. Я ещё не успела разобрать вещи, ей будет проще.

Разворачивается и идёт к двери.

– Ксюша! – кричу я, но слышится только какое-то хрипение.

– Ксюша! – получается лучше, но она всё равно не слышит и закрывает за собой дверь.

– Стоой! – кричу я, напрягая все силы. Горло тут же пронзает адской болью, и я падаю на кровать, хватаясь за него рукой. Дышать очень больно. В панике стучу кулаком по кровати, но больше ничего не могу сделать.

– Ну ты и мудак, парень! – раздается громкий голос соседа, и я замираю.

Ксюша, девочка моя, вернись… Я умру без тебя… Прости…

– Повторный надрыв связок, – констатирует доктор, глядя на небольшой планшет в своих руках, а медсестра осторожно поворачивает в моем горле трубку. – Что же вы, Егор, так неаккуратно? В рецидивисты решили заделаться?

Сосед всё же заметил, что со мной что-то неладно, и позвал врача. А я просто лежал, мечтая умереть от этой дикой боли.

– Разрыв небольшой, скорее микротрещина. Срастётся самостоятельно, если не мешать. Придется вам молчать ещё пару недель, не меньше. Кричать нельзя было ни в коем случае! Говорить тихо и медленно, не напрягая связки. Учтите на будущее. Домой мы вас отправим послезавтра, как и планировалось. Тут контроль не требуется. Придёте через две недели на ларингоскопию, а потом решим, нужны ли вам будут физиопроцедуры для восстановления голоса. Тамарочка, вколите ему обезболивающее сейчас и потом на ночь. Сегодня не есть, пить по минимуму. А завтра опять начнёте с тёплого бульона.

Доктор, мне всё равно…

Закрываю глаза и кажется засыпаю. Когда открываю, в комнате уже темно, только тусклая лампа над дверью. Сосед мирно похрапывает, а у меня зияющая рана в груди. Шевелиться не хочу. Ничего не хочу.

Лежу и смотрю в потолок. Часами. Кажется, что лечу в пропасть. Бесконечно падаю в чёрную бездну, а её угольные стены проносятся мимо меня. Вдруг меня словно подбрасывает: я должен что-то сделать, как-то объяснить ей всё.

Но сначала нужно узнать, что она услышала. Втыкаю наушники и нахожу в интернете последние ролики про себя. Включаю один из них. Вот же чёрт! Наврали с три короба! Обработали видео. На этих кадрах мы с Тасей действительно выглядим безумно влюблёнными, но я ведь помню наши натянутые улыбки!

Пытаюсь представить, что могла чувствовать Ксюша, когда смотрела этот ролик. Наверняка, ощутила себя преданной и даже использованной.

Нет же, милая, всё не так! Ты же видишь, это неправда!

Кусаю губы и мотаю головой. Я действительно мудак. Так легко было согласиться на эту ложь, и я не подумал даже, насколько сильно она обидит единственного важного для меня человека.

На часах два ночи, но я всё-таки пишу Ксюше:

«Мне заплатили за эту ложь. Те триста тысяч. Нечем было платить за квартиру. И не было другого способа найти деньги. Прости, что не сказал тебе»

Ответ приходит почти сразу:

«Херсонская 7, кв. 22»

Закрываю глаза и чувствую, как в душе разливается отчаянье. И так больно! Очень больно где-то внутри, ведь я снова её теряю…

Уже утро. Я лежу, всё так же глядя в потолок. Иногда порываюсь и хватаю телефон, стремительно набираю сообщение Ксюше – и тут же отбрасываю. Потом снова хватаю и всё стираю. Пишу и бросаю, стираю и пишу…

Сосед расхаживается по комнате. Иногда смотрит на меня и вздыхает, но ничего не говорит.

Сходил в процедурную, чтобы сняли швы. Вернулся в палату и снова лег на спину.

– А знаешь, парень, я ведь тоже любил когда-то… – вдруг заговорил сосед. – Лидия… её звали Лидия, но все называли её Лидок. Она одевалась как пацанка и носила короткую стрижку. Детдомовская была. Дерзкая, заводная… Увидел её, когда щёлкала семечки, сидя на перилах Кузнецкого моста. Влюбился сразу. Мне тогда почти тридцать было. В форме ходил, все девчонки заглядывались. А она – нет. Издевалась надо мной. Водил её в кино, гуляли по парку. А она – то, вроде, со мной, то опять с пацанами в подворотне курит. Не сдержался однажды, взял её… Ей пятнадцать всего было, совсем девочка. Корил потом себя… но хотел её как бешеный. Подписал контракт на срочную на три года. Чтоб подальше быть. Думал, вернусь потом, с погонами, с деньгами, и сразу женюсь на ней. Подрастет как раз, жизнь посмотрит, – вздыхает тяжело. – А она забеременела тогда. И умерла при родах, организм не справился. Мальчонку в дом малютки отдали сразу. Она ж детдомовская была, и никто за ним не пришёл. Я только через три года узнал, когда со срочной вернулся и искать её начал…