Нефертити

Придя домой, он сам, не дожидаясь, пока очнётся ленивый слуга, достал прохладный кувшин вина, круг сыра, несколько тонких, подсушенных и хрустящих лепёшек, вышел на террасу, выходившую на берег Нила, и сел за столик, наблюдая, как восходит полная грязно-жёлтая луна, выкладывая серебристую дорожку на зелёной воде. Наполнит глубокую стеклянную чашу, сделал глоток, ощущая терпкий и душистый аромат выращенного на диком солнце красного винограда. Он ел сыр, пил вино и, не отрываясь, смотрел на то волшебство, которое творили ночь, звёзды, лунный свет и переливы бегущей воды, словно первый раз в жизни всё это видел. В голову закралась даже крамольная мысль: а стоило ли горбиться, терять зрение и превращаться в прокисший курдюк с жиром, если те истины, которые он открывал для людей, не стоят и глотка красного вина, хрустящей лепёшки и бегущей лунной дорожки на воде? А если и вправду истина совсем в другом, о чём он вовсё ещё не ведает, и всё написанное — лишь свод его заблуждений?

От этих мыслей Шуада прохватило ночным ознобом, и он поёжился, почесал живот, с которого стекали капли вина.

Вышел сонный слуга Левий, долго смотрел на хозяина, точно не узнавая его и почёсывая затылок.

— Ты мне больше не нужен! С завтрашнего дня чтоб я тебя не видел в моём доме! — беззлобно сказал Шуад. — Пошёл вон!

Эти грозные фразы жрец произносил почти каждую неделю, однако слуга никуда не уходил, ибо знал, что перед сном хозяин как обычно попросит почесать ему пятки и вообще приласкать его, возбудить, ублажить, что Левий делал столь искусно, как никто другой, и в минуты такого восторга Шуад даже целовал его и твердил, что никогда с ним не расстанется. Вот Левий и чувствовал свою власть, зная, что все эти угрозы никогда не осуществятся.

— Приходил слуга из дворца и забрал вашу книгу, — уходя и зевая, сообщил Левий.

— Что?! Постой! Какой слуга?!

— Он сказал, что от фараона, и я не посмел ему перечить, — недовольно пробурчал слуга. — Он даже знал, где лежит ваша книга! Сказал: за статуей Атона Я и отдал... Я подумал: а вдруг она вам понадобилась?

Левий снова зевнул. Шуад поднялся, сам сбегал в свой кабинет, заглянул за статую Атона: книги не было. Он вернулся на террасу.

— Если до восхода солнца я увижу тебя в своём доме, то перережу тебе глотку. Я не шучу! И не советую тебе испытывать свою судьбу! Она больше не вывезет! Вон! Вон, я сказал! — заорал жрец.

— Вот ещё! — недовольно пробурчал слуга и пошёл прочь.

Этот наглый тон привёл жреца в такое неистовство, что он подскочил и кинулся за слугой, готовый избить его, этого жирного молодого лентяя, но запнувшись о порог, полетел на холодный каменный пол, больно ударившись коленкой. Схватившись за неё, он завыл, слёзы брызнули из глаз, и жрец зарыдал, как ребёнок.

Левий, хмурясь, наблюдал издали за рыдающим хозяином, боясь к нему приблизиться.

— Я-то тут при чём? — недовольно бормотал Левий. — Он сказал: от фараона. А книга за статуей Атона. Любой бы слуга отдал.

— Мне больно, больно! — простонал Шуад.

— Я ещё подумал, что вы беседуете с фараоном, и книга понадобилась вам, а слугу за ней послали его светлость Эхнатон, вот слуга и сказал: «Я от фараона», то есть назвал своё место службы. Я, кажется, видел его во дворце и могу указать. Он немолодой уже и кожа у него посветлее, чем у остальных, но большие уши, — продолжал негромко бормотать в отдалении слуга. — И мохнатые. Таких, говорят, надо бояться, у кого волосы из ушей растут. Но что тут поделаешь, коли он сказал: я от фараона. Ничего не поделаешь

— Некому меня утешить, никто меня не любит! — постанывал жрец.

Шуад поднялся и, хромая, снова вышел на террасу, налил себе вина и залпом выпил. Эхнатон не хочет, чтобы в его царствование появилась «Книга истин». Но почему? Он боится, что померкнут его деяния: упразднение прежних богов и введение единобожия? А может быть, он хочет обнародовать обе книги под своим именем, только чуть позже, когда Шуада уже не станет? Проникнуть в тайные помыслы властителя невозможно. И что теперь жрецу делать? Пойти к правителю и сказать: ваш слуга взял мою книгу, отдайте? Но это смешно и может только обозлить властителя, ибо жизнь каждого египтянина принадлежит фараону, что уж говорить о книге.

Шуад смотрел на полную луну, на большую лунную дорожку, которую изредка пересекали небольшие суда, быстро двигаясь на юг, к Фивам, и душу его наполняла странная тоска, объяснить которую он не мог. Может быть, оттого, что в Фивах он родился и к тем местам прикипел душой. Здесь же всё было ему чуждо, как и сам правитель, мысли и настроения которого он вдруг перестал понимать. Ведь Шуад когда-то убедил фараона ввести культ одного Атона, потому, наверное, и стал ему не нужен. Так случается с теми, кто оказывается умнее правителя.