Нефертити

— Пески уже вступили в город! Мы каждый день посылаем сотни рабов и повозок, чтобы вывозить его из города, на что опять же тратятся немалые средства. А ведь эти рабы могли строить дома, суда, гробницы! Представьте, если мы не будем вывозить песок. Через год города не станет. Пески затопят его! И смешная особенность этих песков в том, что дальше береговой черты они не идут. На этом месте нельзя было строить город, только и всего. Вот почему мой отец не хочет ехать сюда и почему я хочу вернуться в Фивы. И вот почему я хочу сделать первым божеством Амона. Вы прекрасны и умны, тётушка, вы должны понять меня!

Нефертити молча выслушала страстную речь фараона и сказала, что подумает о его доводах. В тот же вечер она обо всём рассказала Эйе.

— Я знал об этом, — улыбнувшись, признался ей главнокомандующий. — Азылык первым поведал нам об этой опасности, но Эхнатон просил сохранить эти сведения о наступлении песков в тайне. Твой супруг даже предполагал тогда, что, возможно, он снова перенесёт столицу в Фивы. Не сразу, конечно. Правителю жалко было покидать этот дворец... — Эйе обнял её. — Дворец и вправду хороший. Но я никогда тебя не покину! Поступай как знаешь. Захочешь уехать в Фивы, я последую за тобой, останешься здесь, я тоже останусь.

Прошёл ещё год. Тутанхатон терпеливо ждал. Нефертити теперь каждый день сама поднималась на террасу второго этажа и наблюдала, как легко пересыпается через высокую городскую стену золотой песок, как рабы бойко нагружают повозки и вывозят песок за город. Но было заметно и другое, как растут горы песка уже в самом городе. Усилий двухсот рабов уже не хватало.

В один из дней царица вызвала к себе фараона и разрешила ему перенести столицу в Фивы. Правитель переехал и лишь там объявил своё новое имя: Тутанхамон. Но он не предупредил заранее об этом царицу, и она не на шутку рассердилась. Войска, большей частью остававшиеся в Ахет-Атоне, готовы были выступить под предводительством Эйе на Фивы и сместить юного властителя. Но фараон, желая смягчить гнев правительницы, прислал смиренное и покаянное письмо, в котором подробно разъяснял причины такой перемены имени и напоминал, что царица сама разрешила ему переезжать, и он подумал, что это разрешение касается и возвращения Амона. Тутанхамон не хочет оставлять Верховным жрецом Неферта, чьё имя до сих пор связывают с тайной борьбой против Эхнатона, а потому правитель остановил свой выбор на фигуре неизвестной и нейтральной в этом отношении. При этом он нижайше просит тётушку переехать в Фивы и продолжить своё управление державой, до тех пор, пока это не станет для неё обременительным.

«Старый дворец полностью в вашем распоряжении, — писал фараон. — Для нас с Макетой строится рядом другой, отец дал на это много серебра, так что казне это ничего не будет стоить. Я говорю об этом столь подробно, дабы вы видели в каждом из моих поступков сквозную нить одной цели: ещё сильнее укрепить нашу державу, сделать её богаче и могущественнее. И второе, более существенное: в государственной казне нет таких средств, и слухи, распространяемые повсюду о наших богатствах, оказались ложными. Именно этим я обеспокоен больше всего, а не попытками нарушить прежние традиции и переделать их на свой лад...»

Нефертити вслух дочитала письмо племянника и взглянула на Эйе. Его мужественное лицо прорезали глубокие морщины, а чёрные волосы на висках давно поседели.

— Нам с тобой надо тоже что-то решать, — мягко проговорил он. — Войско должно перебираться в Фивы и подчиняться одному правителю: либо тебе, либо Тутанхамону. Но кому-то одному. Ты понимаешь?

Она кивнула, вышла на террасу, выходящую на берег Нила. Наступал вечер. Уже полный, но пока белый на голубом фоне круг луны висел над рекой, ещё не серебрилась лунная дорожка, и зелёная река казалась чёрной. Нефертити долго смотрела на бегущий Нил, пока не восстановились все цвета вечера. Прошло часа полтора. Очнувшись, она оглянулась. Эйе сидел рядом в кресле.

— Ты говорил о переезде? — нарушив молчание, спросила она, и Эйе кивнул. — Не знаю, но мне не хочется отсюда уезжать. И не хочется больше управлять державой. Младшей дочери уже шестой год, она взрослая девочка, совсем взрослая. У меня вдруг возникло такое ощущение, что моя жизнь окончена.

— У меня тоже, — помолчав, сказал Эйе.

Город постепенно вымирал. Уехал Илия и все первые царедворцы, стали один за другим сбегать в Фивы и торговцы. Вместо двухсот рабов на вывозе песка теперь работали всего девяносто, столько оставил Тутанхамон царице, которая, полностью передав ему символы власти, осталась с Эйе в Ахет-Атоне.

Тейе жила вместе с ними во дворце. Она не сердилась на мужа, ушедшего от неё к царице, и радовалась их неожиданному счастью. Они обедали вчетвером, с Тейе и Сетепенрой. Остальные дочери уехали в Фивы, там под крылышками царственного брата и родной сестры легче было выйти замуж за принца, царевича, да и вообще в шумной столице жить веселее. Младшая обожала мать и не хотела её покидать.