Нефертити

— Я не знаю, ваше величество. Сегодня утром она почувствовала себя плохо, и вот теперь не может встать — лишь лежит и спит.

Лицо Аменхотепа потемнело от страха, и вся радость, вызванная рождением сына, тут же была позабыта.

— Что ты ела? Кто готовил еду — твоя служанка?

— Да… — еле слышно отозвалась Нефертити. — Да, наверняка.

Аменхотеп прижал ладонь к щеке и повернулся ко мне:

— Что случилось? Ты должна знать! Вы с ней связаны тесно, словно два вора! Скажи мне, что случилось!

Я видела, что он не старается быть жестоким. Он просто боится. Искренне боится за жену.

Мое сердце забилось быстрее.

— Может быть, дело в вине, — поспешно произнесла я. — А может, в холоде. Снаружи сейчас очень холодно.

Аменхотеп с ненавистью посмотрел на окна, потом на льняную простыню на кровати.

— Принесите одеяла! — выкрикнул он, и служанки тут же помчались исполнять его приказ. — Шерстяные одеяла! Разыщите визиря Эйе! Пусть он приведет врача!

Нефертити тут же села.

— Нет!

Аменхотеп убрал ей волосы со лба.

— Тебе нездоровится. Нужно показаться врачу.

— Мне достаточно Мутни.

— Твоя сестра — не врач! — Аменхотеп подался вперед и с отчаянием схватил ее за руку. — Ты не можешь заболеть! Ты не можешь оставить меня!

Нефертити прикрыла глаза, и темные ресницы затрепетали, выделяясь на фоне высоких бледных скул.

— Я слышала, у тебя родился сын, — тихо произнесла она и улыбнулась, положив ладошку на живот.

— Для меня важна только ты! Мы вместе строим памятники богам, — пылко произнес он.

— Да. Храм Атона.

Нефертити слабо улыбнулась. Она так убедительно разыгрывала свою роль, что на глаза Аменхотепа навернулись слезы.

— Нефертити!

В голосе фараона прозвучала подлинная боль, и мне стало жаль его. Он бросился на кровать Нефертити, и я перепугалась.

— Перестань! Перестань, ты повредишь ребенку!

В дверь постучали, и на пороге появился мой отец, а с ним — лекарь. Нефертити встревоженно посмотрела на него.

— Не бойся, — многозначительно произнес отец. — Он здесь, чтобы помочь тебе.

Что-то промелькнуло в их взглядах, и Нефертити позволила врачу взять у нее кровь из руки. Лекарь повертел темную жидкость в чаше, изучая цвет, а мы все стояли и ждали, пока он изучит все детали. Старик кашлянул. Он посмотрел сперва на отца, коротко кивнул ему, а потом перевел взгляд на фараона.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Аменхотеп.

Лекарь опустил голову:

— Боюсь, ваше величество, она очень больна.

В лице у Аменхотепа не осталось и кровинки. Его поборница, его жена, его самая ревностная сторонница больна оттого, что носит его ребенка. Аменхотеп украдкой взглянул на свою возлюбленную Нефертити; ее волосы рассыпались по подушке, стекая с нее, словно черные чернила. Она выглядела прекрасной и вечной, словно скульптура. Фараон повернулся к лекарю.

— Ты сделаешь все возможное, чтобы исцелить ее, — приказал он. — Все, что в твоих силах.

— Конечно, — поспешно откликнулся старый лекарь. — Но ей необходим покой. Ее нельзя тревожить, пока она носит ребенка. Никаких плохих новостей, никаких…

— Вылечи ее!

Лекарь закивал, кинулся к своей сумке и извлек оттуда несколько пузырьков и флакон с мазью. Я пригляделась, пытаясь разобрать, что у него там. А вдруг оно опасное? Что, если от этих лекарств ей и вправду станет плохо? Я посмотрела на отца. Тот оставался бесстрастным, и я поняла, что там. Розмариновая вода.

Старик дал Нефертити лекарство, и мы просидели весь оставшийся вечер с моей сестрой, пока она засыпала. Пришла мать, потом Ипу и Мерит принесли свежие фрукты и льняное белье. Когда настала ночь, мать вернулась в свою натопленную комнату, а мы с отцом и Аменхотеп остались. Но чем дольше я смотрела, как Нефертити спит, тем сильнее во мне разгорались обида и возмущение. Если Нефертити настолько эгоистична, нам с отцом не следует принимать участие в подобной глупой возне. Мы вовсе не обязаны торчать у ее постели, как часовые, отогревая руки у огня, пока она лежит, уютно укутавшись в одеяла, а Аменхотеп гладит ее по щеке. В конце концов даже отец ушел, но, уходя, он многозначительно велел мне:

— Мутноджмет, присматривай за ней.

Он закрыл за собою дверь, а Аменхотеп встал у постели Нефертити.

— Насколько тяжело она больна? — спросил царь Египта.

Его удлиненное лицо из-за игры теней казалось треугольным.

Я подавила страх.

— Я боюсь за нее, ваше величество.

Это не было ложью.

Аменхотеп посмотрел на свою спящую царицу. Она была безукоризненно прекрасна, и я поняла, что никогда в жизни не буду любима столь самозабвенно.

— Целители излечат ее, — пообещал Аменхотеп. — Она носит нашего ребенка. Будущее Египта.

— Ваше величество, а как же Небнефер? — не сдержавшись, спросила я.

Фараон посмотрел на меня как-то странно, словно совсем позабыл о ребенке Кийи.

— Она — вторая жена. Нефертити — моя царица, и она верна мне. Она понимает мои мечты о том, как приумножить величие Египта. О Египте под водительством всемогущего Атона. Наши дети изберут Солнце и станут самыми могущественными правителями изо всех, кого благословляли боги.

У меня перехватило горло.

— А Амон?