Вооруженные стражники быстро усадили нас в нашу колесницу, и мы преодолели небольшое расстояние, отделяющее новый храм Атона от дворца. Когда храм только показался, можно было подумать, будто мы очутились посреди осажденного города. Повсюду валялись каменные глыбы, а через частично возведенные участки строения пробирались солдаты, с кряканьем поднимали тяжести и выкрикивали приказы. Панахеси в его длинном струящемся плаще стоял, скрестив руки на груди, и отдавал распоряжения. Как и сказала сестра, внутренний двор уже был готов, и столбы с высеченными на них изображениями Аменхотепа и Нефертити успели водрузить на места. Царская чета сошла с колесницы, и Панахеси тут же кинулся к ним с поклонами.
— Ваше величество! — Тут он увидел мою сестру и скривился, пытаясь скрыть разочарование. — Царица. Как это любезно с вашей стороны — приехать сюда.
— Мы намерены надзирать за строительством до самого его окончания, — твердо произнесла Нефертити, оглядывая строительную площадку.
Хотя на первый взгляд казалось, что здесь царит хаос, при более внимательном рассмотрении обнаружилось, что территория поделена на четыре части, между художниками, резчиками, носильщиками и строителями.
Аменхотеп сбросил плащ и огляделся.
— Здесь что, не заметили нашего прибытия?
Панахеси заколебался.
— О чем вы, ваше величество?
— Здесь что, никто не заметил нашего прибытия? — выкрикнул Аменхотеп. — Почему никто не кланяется?
Рабочие вокруг нас остановились. Панахеси кашлянул.
— Мне казалось, ваше величество желает, чтобы храм великого Атона был построен как можно скорее.
— Фараон превыше всего!
Голос Аменхотепа разнесся по двору. Я увидела в отдалении военачальника Хоремхеба; на лице его читалась сдержанная угроза. Затем стук молотков стих, и солдаты тут же преклонили колени. Лишь один человек остался стоять. Аменхотеп вспыхнул от гнева. Он зашагал вперед, и толпа поспешно расступилась, давая ему дорогу. Нефертити резко втянула воздух. Я подошла к ней поближе:
— Что он собрался сделать?
— Не знаю.
Аменхотеп дошел до Хоремхеба, и теперь они стояли рядом — но любовь войска принадлежала лишь одному из них.
— Почему ты не преклоняешь колени перед представителем Атона?
— Вы рискуете вашими людьми, ваше величество. Здесь ваши отборные солдаты. Люди, способные нестись в битву на колесницах, высекают из камня ваши изображения, в то время как им следовало бы защищать наши границы от хеттов. Неразумно так использовать обученных солдат.
— Я здесь решаю, что разумно, а что нет! Ты — всего лишь солдат, а я — фараон Египта! — Аменхотеп напрягся. — Ты склонишься передо мной!
Хоремхеб остался стоять, и Аменхотеп потянулся за висящим на боку кинжалом. Он угрожающе ступил вперед.
— Скажи, — произнес он, извлекая кинжал из ножен, — как ты думаешь, твои люди взбунтуются, если я сейчас убью тебя? — Аменхотеп нервно огляделся. — Я думаю, они так и будут стоять на коленях, даже если твоя кровь впитается в песок.
Хоремхеб резко втянул воздух.
— Ну так попробуйте, ваше величество.
Аменхотеп заколебался. Он снова взглянул на тысячи солдат — сильных, тренированных, но безоружных. Затем он спрятал кинжал и отступил.
— Почему ты мне не повинуешься? — с негодованием спросил фараон.
— Мы заключили сделку, — ответил Хоремхеб. — Я повиновался вашему величеству, а ваше величество предало Египет.
— Я никого не предавал! — со злобой отозвался Аменхотеп. — Это ты предал меня! Ты и это войско! Ты думаешь, я не знаю, что вы с Тутмосом были друзьями? Что ты был верен ему?
Хоремхеб не ответил.
— Ты преклонил бы колени перед моим братом! — крикнул Аменхотеп. — Попробуй только сказать, что ты не встал бы на колени перед Тутмосом!
Хоремхеб продолжал безмолвствовать. Внезапно Аменхотеп выбросил руку вперед и врезал военачальнику кулаком в живот. Хоремхеб резко выдохнул, но остался стоять. Аменхотеп быстро взглянул на солдат вокруг. Те напряглись, приготовившись защищать своего военачальника. Затем фараон схватил Хоремхеба за плечо и яростно прошептал:
— Ты лишен должности! Возвращайся к моему отцу. Но лучше бы тебе не забывать, что, когда Старший умрет, я стану фараоном и Верхнего Египта тоже!
Хоремхеб направился к своей колеснице, и люди расступились перед ним. Потом солдаты, как один, повернулись и посмотрели на Аменхотепа.
— За работу! — закричал Панахеси. — Быстро за работу!
Невзирая на раннее утро, в жаровне в моей комнате потрескивал огонь. Нефертити уселась в позолоченное кресло, ближайшее к огню; отсветы пламени освещали лазуритовую подвеску в виде глаза у нее на груди. Отец сидел, откинувшись на спинку кресла и опершись подбородком на переплетенные пальцы. Весь дворец еще спал.
— Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы повлиять на его характер?
Дрова в огне затрещали и зашипели. Нефертити вздохнула:
— Я делаю, что могу. Но он ненавидит войско.
— Войско обеспечивает его власть, — строго произнес отец. — А Хоремхеб не забудет Аменхотепу его деяний.
— Хоремхеб в Фивах, — отозвалась Нефертити.
— А когда Старший умрет?