Неформат

— А скажите ему, — задушевно предложил я, — что не верить человеку, которого несколько дней назад он сам пытался убить исключительно за патологическую честность — это уже вообще свинство.

Теща довольно хрюкнула.

— И, наконец, в-третьих, — все-таки сказал я то, в чем сомневался до последнего, но не получалось иначе, — отдать Ронену жену и детей Плоткина.

Теща притихла.

— Ты уверен? — наконец спросила она. — Ронен и детей убьет.

— Я надеюсь, что не успеет. А без этого не получится, Плоткин слишком скользкий — нужен верный крючок.

— Ну что ж, — медленно проговорила Софья Моисеевна, — у каждого своя непростая судьба.

— Сразу после этого Наум должен резко заболеть и никого не принимать.

— Ладно. Что еще? Ты же будешь нанимать и подкупать людей? Значит, тебе нужны денежные средства.

— В том-то и дело, — признался я. — Учитывая щепетильность Наума, боюсь, что нам с вами придется сильно залезть в долги.

— Боря! Никаких долгов! Ты что?! Ты что, правда не понимаешь, что делаешь общественно-значимое дело, для которого не жалко никаких денег. Наум ведь только на себя и, к сожалению, на меня не готов тратить. А на борьбу он отдаст всё.

Я молчал, чувствуя себя идиотом.

— А теперь, Боря, вообрази самую большую сумму, которую ты решишься у Наума попросить, — торжественно провозгласила теща. — Вообразил?

— Угум.

— Теперь умножь ее на два. То, что ты вообразил, возьмешь себе. А то, на что воображения не хватило, отдашь мне. Ну как мне… ты же понимаешь. Сколько мне там осталось… А твой сын — мой единственный наследник. У мальчика должен быть свой бизнес. Кроме того, Наум заслужил гораздо более обеспеченную старость, чем он готов себе позволить. И мы с тобой восстанавливаем социальную справедливость. А Наум сохраняет верность своим принципам.

— У меня, ясное дело, принципов никаких нет и быть не может, — начал было я, но тещина карточка прекратила дозволенные речи.

Детали операции еще предстояло додумать. Но внутренние часы, шедшие до этого беззвучно, начали громко тикать, все время напоминая, что время уходит. Поэтому я решил позвонить Саньке сразу, а детали покрутить во время выгула шарпея, пока Санька будет ехать.

— Что звонишь? Света появилась? — воспрял он.

— Скорее объявилась.

— Где???

— На яхте.

Санька засопел и злобно поинтересовался:

— На чьей это, интересно?

— На собственной, не дергайся. Бесполезно.

Санька дернулся всерьез:

— А давай ты не будешь мне тут советовать когда мне дергаться, а когда нет! Ладно, вечером заеду, обсудим.

— Нет. Сейчас.

— Сейчас, Боренька, я на работе. Работаю я, пока некоторые на дачах прохлаждаются. Причем, работаю сторожем — сижу с этим вашим долбанным Плоткиным. Как он меня достал, если бы ты знал! Эфраим, тут тебе второй мучитель привет передает. Так?

— Кстати, Эфраима ни в коем случае не отпускай.

— Да я и не собираюсь… А почему?

— Ты, может, и не собираешься. А твое начальство вот-вот соберется.

— А откуда ты можешь знать хоть что-то о планах моего начальства? Да и нахрен он мне нужен, если начальству — нет? Это ведь уже не мы с тобой, Боренька, его караулим. Это уже чужая добыча.

Мне надоело, и я решил ускорить процесс:

— Санька, приезжай немедленно. Я шабашку тебе нашел.

— Какую? Я, вообще-то, при деле.

— Тебе понравится. Не пыльную. Риска мало, денег много.

— Сколько?

— Ну… месячная зарплата в сутки. Годится?

— Все, Боренька, еду. Через час буду, жди.

О'Лай уже почти признал во мне если не хозяина, то врио. И вполне приноровился к моему шагу — трусил рядом, не мешая думать. Впрочем, думать-то на данном этапе было особенно и не о чем — ясно, что предстояла работа с Плоткиным, вернее правильная его обработка. После которой он сам должен был придумать, как вытащить Ронена в Москву. А Санька должен придумать, как Ронена посадить. Я теперь был вроде руководителем проекта, практически менагером, как брезгливо называла Светик клерков любого уровня. Впервые я оказался в ситуации, когда мне надо было только координировать. Даже моими семейными проблемами занялась теща. Финансовыми — тесть. Эмоциональными — О'Лай. Вот только совесть некому было перепоручить. Может, может замочить Ронен Плоткинских детей, не говоря уже о жене. И никто мне не давал права ими рисковать.

22. Контригра

Услышав о Светикиной разбойничьей удаче, Санька, неожиданно для меня, впал в кратковременную прострацию. Перестал нетерпеливо крутить ключи от машины, сунул их в карман и, страдальчески усмехаясь, сел:

— А я, видишь, над Плоткиным смеюсь который день… Какие они все, все-таки… Так, Боренька?

Мне с трудом удалось не дать Саньке водки, потому что он уже решил до утра остаться на даче, разговаривать, вспоминать, пить, курить, грустить и бренчать на гитаре. «В общем, Боренька, по-мужски помянуть бабское предательство, так?» Но по мере того, как конструкции предстоящего мероприятия обретали устойчивость и красоту, Санька все больше ими интересовался. Наконец, он подвел черту: