Нефритовая Гуаньинь

В ту пору страной правил император Хуэй-цзун{166}. Он любил роскошь, и Цай Цзин, Чжан Дунь, Ван Фу{167} и им подобные, делая вид, будто хотят продолжить дело Ван Ань-ши{168}, советовали императору восстановить закон о посевах. Чанъань окрепла, оживилась; город процветал: одни только налоги на торговлю вином давали ежедневно больше десяти тысяч связок монет. Императорская казна ломилась от золота, нефрита и шелков, и Тун Гуань и Чжу Мянь{169} побуждали императора наслаждаться музыкой, красавицами, скакунами, строить дворцы и разбивать сады.

По всей стране разыскивали диковинные цветы и редкостные камни. К северу от Бяньчэна построили Дворец прощаний{170}, там император веселился и развлекался, но время шло, дворец прискучил ему. Хуэй-цзуну захотелось погулять тайком, посетить места, пользующиеся сомнительной славой.

Среди дворцовых управителей был некто Чжан Ди, один из самых доверенных слуг императора. До того как попасть во дворец, он успел прослыть в Чанъани повесою, излазил все улочки в веселом квартале — и был отлично знаком с матушкой Ли. Он рассказал императору, что по красе в дарованиям воспитанница матушки Ли не знает себе равных. Его слова очень заинтересовали государя.

На другой же день Хуэй-цзун велел Чжан Ди взять из казны две штуки фиолетовой материи, два куска кашемира цвета вечерней зари и две жемчужины, добавил к этому четыреста восемьдесят лянов серебром и от имени богатого купца Чжао отправил все матушке Ли, наказав передать, что купец хотел бы к ней заглянуть. Матушка Ли, весьма жадная до денег, с радостью согласилась.

Настал вечер. Император переоделся в простое платье и, смешавшись с толпою евнухов — всего человек около сорока, — вышел через ворота «Восточные цветы». Пройдя два с лишним ли, шествие достигло квартала «Безмятежная тишина». Здесь и жила матушка Ли. Император подал евнухам знак остаться, а сам, в сопровождении Чжан Ди, легким шагом вступил внутрь небольшого домика.

Матушка Ли вышла навстречу гостям, провела их в гостиную и, откинув всякое смущение, принялась расспрашивать о том о сем. Подали разнообразные лакомства и фрукты, и среди них — белоснежные, душистые корни лотоса, налитые, с прозрачною кожицей яблоки, крупные, величиной с куриное яйцо финики. Таких плодов у матушки не подавали даже знатным сановникам. Хуэй-цзун отведал всего понемногу. Матушка Ли уже довольно долго потчевала императора, а воспитанницы все не было. Хуэй-цзуну не оставалось ничего иного, как сидеть и терпеливо ждать.

Вскоре Чжан Ди попрощался и ушел. Матушка Ли пригласила Хуэй-цзуна в маленький покойчик по соседству. Около окна стоял тисовый столик, на нем лежало несколько ценных книг в футлярах. За окном виднелась рощица молодого бамбука, ветви его бросали на окно причудливые тени. Хуэй-цзун сел, на душе было покойно и радостно. Но девушка по-прежнему не показывалась.

Спустя некоторое время матушка Ли повела Хуэй-цзуна во внутренние покои. Здесь ему предложили жареную оленину, маринованную курицу, рыбный фарш, баранину и прочие подобные яства. Кроме того, подали душистый рис. Хуэй-цзун кое-как съел одно кушанье, а хозяйка хлопотала вокруг него, стараясь любезными речами оттянуть время. Девушка все не показывалась.

Хуэй-цзун начал уже сомневаться, выйдет ли она вообще, но тут мамаша Ли вдруг объявила, что ему надо помыться. Хуэй-цзун наотрез отказался. Матушка Ли наклонилась к нему и прошептала на ухо: «Дочь от природы на редкость чистоплотна, вы уж не отказывайтесь». Хуэй-цзуну ничего иного не оставалось, как пройти за матушкой Ли в небольшую купальню, занимавшую нижнюю часть невысокой башенки, и помыться. После омовения матушка Ли опять пригласила императора во внутренние покои, где стол снова ломился от мясных и рыбных блюд, от плодов суши и моря, а бокалы слепили глаз новизною и чистотой. Матушка Ли опять принялась потчевать гостя. А девушка так и не появлялась.

Немалое время спустя матушка Ли взяла свечу и провела Хуэй-цзуна в спальню. Подняв дверную занавеску и войдя, Хуэй-цзун увидел посреди комнаты ярко горевший фонарь, однако молодой хозяйки не было и здесь. Хуэй-цзун дивился все больше и то присаживался к столику, то бродил между лежанками.

Опять протекло немало времени, и наконец появилась матушка Ли и под руку с ней — девица. Она ступала медленно. Одета была просто, на бледном лице ни пудры, ни румян. По-видимому, она только что приняла ванну, и нежною прелестью напоминала поднявшийся над водой лотос. Заметив желание императора, она посмотрела надменно и даже не поклонилась.

А матушка Ли тем временем шепнула Хуэй-цзуну: «Характер у дочери очень строптивый, вы уж не обижайтесь».

Хуэй-цзун не сводил глаз с красавицы, залитой ярким светом фонаря. Девушка была полна сокровенной прелести и тайного изящества, зрачки ясно блестели{171}. Хуэй-цзун спросил, сколько ей лет, она промолчала. Он сделал еще две или три попытки заговорить с нею, она только отошла подальше и села.