Нефритовый Глаз

Отец несет на плече узел с пожитками Мэй – кое-что из одежды, пара казенных лагерных полотенец, зубная щетка, алюминиевая кружка и самодельные игрушки из проволоки, картона и крышек от тюбиков из-под зубной пасты. Туда же засунут блокнот, склеенный из листочков пожелтевшей бумаги. В него отец переписал заученные на память стихи эпохи Тан. Между страничек Мэй аккуратно вложила собранные ею опавшие листья.

Отец и дочь вспоминают все то хорошее, что пережили вместе, и говорят о будущем, которое ждет их впереди. Мэй на ходу касается красных головок азалий, растущих рядом с тропой, и те весело кивают ей вслед, похожие на больших порхающих бабочек.

К полудню путники выходят на проселочную дорогу у подножия горы, располагаются у водопада и ждут. Студеный поток низвергается со скалы в небольшое озерцо, а оттуда по бетонной трубе, наполовину врытой в землю, сбегает в речку, текущую ниже. Проселок тянется в обе стороны вдоль горных склонов, расцвеченных яркими красками юга.

Мэй смотрит то влево, то вправо и думает: куда ведет эта дорога? Далеко ли вьется речка, простираются горы-великаны и лес в долине?

Не спеша проходят минуты. Вот вдали появился старый автобус. Они наблюдают, как развалюха медленно приближается и с грохотом останавливается перед ними в облаке пыли.

Отец отдает узел водителю, и тот кладет его на крышу вместе с багажом пассажиров.

Старуха, которую Мэй велено называть «старшей мамой», берет ее за руку.

– Не беспокойтесь, товарищ Ван! Довезу маленькую Мэй в целости и сохранности! – Старшая мама карабкается в автобус.

Но отец не торопится отпускать Мэй.

– Передай матери и сестре, что я очень соскучился. Скажи им, я скоро вернусь!

– Автобус отправляется! – кричит водитель, прыгая на свое место.

Старшая мама поспешно втаскивает Мэй.

– Будь хорошей девочкой, Мэй! – кричит вдогонку отец. – Слушайся старшую маму! Я скоро приеду к вам в Пекин! Обязательно!

Автобус кашляет и трясется, как в лихорадке. Мэй бежит к запыленному заднему окошку, встает коленками на деревянное сиденье и отчаянно машет ручонками.

– До свидания, папочка! – пищит она и светится улыбкой, будто в сердце у нее поселилось солнышко. – Приезжай скорее в Пекин!

Дорога ползет назад, унося с собой отца, прощально машущего рукой, и конвоира – сначала медленно, потом все быстрее, пока они не превращаются в неразличимые крошечные фигурки. Над их головами нависают зеленоватые утесы, готовые раздавить обоих, как букашек. Но вот автобус огибает скалистый выступ, и они исчезают из виду…

* * *

Мэй проснулась. Ослепительное солнце заливало маленькую квартирку, которую она снимала в доме возле шумной и вечно перегруженной кольцевой автодороги. С того прощания на проселке прошло двадцать три года, но Мэй так больше никогда и не увидела своего отца.

Она посмотрела на черный будильник, тикающий рядом на тумбочке, и поняла, что проспала, но продолжала лежать, охваченная тупым безразличием ко всему на свете. Возле будильника стояла в рамочке маленькая черно-белая фотография отца, сильно выцветшая за долгие годы. Когда он умер, мама выбросила все, что о нем напоминало, – рукописи, фотографии, книги. Мэй сумела сохранить только этот крошечный портрет и повсюду носила с собой в томике «Джейн Эйр» сначала в школе-интернате, затем и университете. Она никому его не показывала и ни с кем не говорила об отце. То была ее скрытая боль и тайная любовь.

Мэй смотрела, как отец улыбается ей из прямоугольной рамки, ощущала беззвучное биение собственного сердца и молча горевала о несбывшемся счастье.

Послегрозовая свежесть и чистый воздух выманили пекинцев из домов. На Университетской улице не протолкнуться. Магазины одежды, парикмахерские и супермаркеты соблазняют прохожих всевозможными скидками. Торговцы выкрикивают цены на овощи и фрукты, горой наваленные поверх лотков на колесах. Деревенская тетка в брюках с широченными штанинами обмахивает соломенным веером дыни – мухи тоже любят хорошую погоду.

Мэй остановилась у светофора на перекрестке Трех Селений, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю в ожидании зеленого. Любая остановка сейчас очень некстати, Мэй чудовищно опаздывала. Слишком долго возилась со своими длинными прямыми волосами – мыла, сушила, укладывала. Много времени потратила на косметику: накрасилась – не понравилось, пришлось начинать сначала.

И стоило переживать из-за всякой ерунды? Мэй досадливо покачала головой. В университете она была не такая. Всех сторонилась и никогда не гналась ни за модой, ни за популярностью. Что же сейчас-то изменилось?

В конце Университетской улицы Мэй повернула на север и поехала вдоль высокой ограды университета Цинхуа. Машин на проезжей части поубавилось. В тени раскидистых осин неспешно катили велосипедисты. Мэй обогнала стайку молодых парней и девушек – очевидно, студенты направлялись в Западные горы на выходные.