Нефритовый голубь

Уже тогда я был уверен: Господь простит ему то, что он являлся тем человеком, по приказу которого убийца лишил жизни полковника Подгорнова.

Выполняя христианский долг, я отправился на поиски лютеранского пастора. Задача оказалась не из легких: наша армия – православная, а стояли мы в крае, населенном католиками. Но в одном галицийском городке, где была небольшая венгерская колония, я нашел-таки пастора и попросил его отслужить по полному чину панихиду по крестному. За совершение требы пришлось отдать этому старому мадьяру с отвислыми усами и крючковатым носом едва ли не четверть месячного офицерского жалования. Пастор, хотя и производил на первый взгляд впечатление человека, полностью поглощенного общением со Всевышним, но, узнав суть дела, мгновенно сориентировался в обстановке и извлек все возможное из своего привилегированного монопольного положения.

***

На могилу Иоганна Карловича я смог приехать только в конце 1916 года, когда провел в Москве две недели.

Это был отпуск, любезно предоставленный командиром полка для женитьбы на Мари. О, как прекрасны первые дни интимной близости с любимой…

В радостях счастливого начала брака я не забывал о родителях. Помнится, очень порадовался тому, что папа, несмотря на преклонный возраст, активно работает в комитете по мобилизации промышленности на военный лад. Мама не отставала от него, занималась в одном из дамских благотворительных обществ составлением списков крестьянок-солдаток Клинского уезда, нуждающихся в безвозмездном получении ручных стиральных машин «Пауля».

Поразился я и кипучей деятельности Жени, моего новоиспеченного шурина, на ниве разрешения многих проблем, порожденных военным временем. Котов возглавлял городскую организацию по помощи беженцам, прибывающим в город из местностей, которые захватил неприятель. Он же руководил масштабной операцией по доставке в Москву бронзовой статуи Бисмарка, представляющей собой изображение «железного канцлера» во весь рост. Данный памятник наши войска вывезли из Восточной Пруссии после летней кампании 1914 года. Кроме того, Женя умудрялся частенько наведываться в Тулу, где разрабатывал противогазы для нашей доблестной армии.

Зашел я и в контору журнала, который еще недавно возглавлял крестный. Посидел в его кресле, с волнением в сердце просмотрел бумаги покойного.

В последнее время он, как выяснилось, занялся кинематографической рекламой, начинавшей составлять серьезную конкуренцию газетной. Иоганн Карлович написал замечательный сценарий, пропагандирующий средство для ращения волос.

Фабула блестящей работы крестного была такова: «Федя хорошо учился в гимназии, но все товарищи дразнили его за „безволосие“ горшком и шаром биллиардным. Проходит некоторое время, и Феде предоставляется возможность сделать хорошую партию, но отсутствие волос не вызывает к нему симпатий избранницы. Наконец, он достает новое средство и волосы тут же, при публике, распускаются веером».

В день, который стал последним в жизни Иоганна Карловича, он понес этот сценарий Ханжонкову. На пути ему встретились погромщики…

Изменения не затронули, кажется, одного только Фун-Ли. Все тот же синий халат, все те же монологи о европейской цивилизации…

А затем пришел 1917 год, началась страшная сумятица. В Петрограде – революция, в стране – долгожданная (как нам объяснили газеты) республика, на фронте – полный бардак. Чуть ли не каждый час можно было ожидать расправы со стороны солдат. Повседневные тревоги вынудили меня почти забыть об убийстве Подгорнова. Тут, однако, произошло событие, которое снова побудило меня к мучительным размышлениям о смерти полковника.

***

В мае в наш полк прибыл комиссар Временного правительства для разъяснения офицерскому и унтер-офицерскому составу основных положений политики нового кабинета. Известие о приезде посланца новой власти застало меня на передовой линии окоп во время осмотра в бинокль фортификационных сооружений австро-венгров.

Отложив это несомненно важное для успеха готовившегося масштабного наступления мероприятие, я поспешил в блиндаж, где размещался штаб полка, и где нам было велено собраться для знакомства с комиссаром. Путь по развороченной вражеской артиллерией местности да еще под обстрелом из тяжелых орудий занял немало времени.

Наконец я вошел в плохо освещенное помещение со стенами из крепких сосновых бревен. Видимо, несколько припоздал, потому что комиссар уже произносил пламенную речь о свободной армии русской революции, которая, дескать, должна защитить завоевания новорожденной демократии.

Голос его сразу показался мне знакомым. Когда глаза привыкли к полумраку, царившему в помещении штаба, я смог как следует разглядеть этого человека…

Сердце мое учащенно забилось…

Да, за почти три года он несколько изменился. Незнакомец слегка похудел. Да и одет был не как прежде: в двубортный пиджак и розовую сорочку. Сейчас он напялил на себя какую-то диковинную полувоенную форму: обтягивающий торс френч, сапоги и модные до начала боевых действий узкие французские брюки.