Нефритовый голубь

Впрочем, багровое лицо его, и особенно оттопыренные уши сохранились точно в таком состоянии, в каковом пребывали во время роскошного пира в кабинете крестного.

У сидевших рядом офицеров я выведал, что это и есть правительственный посланец, зовут его Филимон Назарович Желтицкий, и является он членом партии социалистов-революционеров с 1908 года.

Я, наверное, так пристально смотрел на комиссара, что он обратил на это внимание. Задержал на мне взгляд, оборвал очередную пылкую тираду, лукаво прищурился.

Затем неожиданно ухмыльнулся и, подмигнув мне заговорщицки, продолжил свою речь как ни в чем не бывало.

У меня перехватило дыхание, заполыхали щеки от возмущения.

Наглый убийца! Как быть дальше?.. Сообщить в полицию, виноват, в милицию? Но он, скорее, сам меня туда теперь отведет. За клевету на представителя демократической власти.

Что делать? Как поступить? Ответов не находилось…

Встреча вскоре завершилась. Офицерские чины расходились по позициям, горячо обсуждая известия, привезенные из Петрограда комиссаром. Желтицкий улучил момент, когда я остался один, и широко улыбаясь, радостным колобком подкатился ко мне. Его характерное лицо приобрело, можно сказать, мечтательное выражение.

– Вы, кажется, вспомнили меня? – полуутвердительно поинтересовался он, приветливо взяв меня под руку.

Я дернулся, будто от удара электричеством:

– Мне с вами, сударь, беседовать не о чем. Вы – преступник, убийца, а я – фронтовой офицер, – попытался я пресечь бесцеремонные попытки комиссара завязать разговор.

Не хватало еще удариться в совместные лирические воспоминания!

Желтицкий изумленно посмотрел на меня:

– Позвольте, я ничего не понимаю… Откуда вы осведомлены об убийстве? – он помолчал, затем бросил на меня жесткий взгляд. – А как, по-вашему, я должен был поступить? Если бы я пощадил этого жандарма, то он бы непременно убил меня!

Сначала я считал, что вступать в общение с этим человеком ниже моего достоинства, но теперь… Я не питал добрых чувств к покойному Подгорнову, но называть его «жандармом», да еще приписывать ему злодейские намерения… Это было уже слишком.

– Вы, революционеры, слишком много себе позволяете с недавних пор, – сухо заметил я. – Крайне сомнительно, что, покойный полковник был ангелом, но он, во всяком случае, никогда не служил в Министерстве внутренних дел.

– Какой еще полковник? – выпялился на меня Желтицкий. – Верно, я убил человека, жандармского унтер-офицера, когда бежал из якутской ссылки. У меня не было выхода, он преследовал меня, стрелял, ранил.

Комиссар говорил, захлебываясь словами, как ребенок, стремящийся как можно быстрее оправдаться. Вообще, в этом толстяке, играющем сейчас непривычную для него самого роль важного чиновника, было нечто детское.

– Я, между прочим, потом целые сутки в тайге провалялся, сильно простудился, уши, лицо отморозил, – не переставая тараторить, он бросил на меня укоризненный взгляд. – А вы меня теперь упрекаете за то, что не отдал себя на заклание!

Это трудно себе представить, но лицо комиссара еще больше побагровело. Покраснение распространилось и на уши, хозяин которых стал чем-то походить на несправедливо наказанного и оттого крайне обиженного школьника.

Я же, признаюсь, колебался: верить Желитицкому или нет.

Он тем временем с детской запальчивостью продолжил:

– Если вы полагаете, что мне было легко убить этого унтера, то сильно ошибаетесь. Я – человек образованный, идейный революционер, не террорист типа Камо. Да что, собственно, я перед вами распинаюсь… – глаза на красном лице с грустью посмотрели на меня. – Поинтересуйтесь лучше обо мне у Иоганна Карловича, мы вместе в университете учились. У него, кстати, я и укрылся, когда добрался до Москвы. Вы же меня тогда видели в конторе!

Желтицкий замолчал, потом неожиданно рассмеялся:

– Обязательно попросите Иоганна все вам рассказать: как прятал меня, как спас от полиции, получив нагайкой по физиономии. Я тогда повел себя крайне неосмотрительно: на Цветном пытался демонстрацию рабочих-булочников организовать. Следовало вести себя осторожно, соблюдать правила конспирации, раз только что из ссылки сбежал, но я же всегда заводным был, – комиссар игриво повел плечами, хихикнул, затем продолжил. – Меня бы непременно схватили, если бы Иоганн мимо не проходил. Он прикинулся прохожим, растерявшимся от уличной сумятицы. Встал столбом на пути полицейских, а я благодаря этому смог ускользнуть от преследователей.

Желтицкий громко захохотал, видимо, вспомнив сцену на бульваре в деталях.

– А как же Иоганн перетрухнул, когда вы, молодой человек, вечером нежданно-негаданно нагрянули в контору… Это он тогда, разумеется, побоялся посвящать вас в наши секреты, а теперь-то уж, когда деспотический царизм рухнул, будьте покойны, таиться не станет, время другое, – он снова подмигнул мне. – Что же касается Подгорнова, то, правда, слышал от Иоганна о его смерти, но, поверьте, никогда не видел полковника. Ладно, скажите лучше, как там Иоганн?

В последнем вопросе сквозил неподдельный интерес. Теперь я уже почти не сомневался в правдивости слов комиссара.