Нефритовый жезл (СИ)

И снова Гарри понял её без слов, снял очки, впился губами в её грудь, целуя её, облизывая соски, тогда как бёдра его словно зажили своей жизнью. Он ускорился и яростно вбивался в Гермиону, доказывая себе, ей и всему миру, что жив, что любит, что теперь будет делать только то, что хочет! А хотел он Гермиону, именно так — с ним и под ним.

— Тебе не больно? — волновался он.

— Мне, — резкий выпад в самую глубь, — очень хорошо, только давай потише. Рон.

— Ты любишь его? — рычание в губы.

— Тебя я любила всегда больше, — шёпот. — Я твоя.

И Гарри, улыбнувшись, продолжал вбивать Гермиону в кровать. Она как-то умудрилась накрыть их одеялом, под которым он продолжал сжимать её плечи и ритмично двигаться внутри неё. Он шептал: «Моя» — и продолжал движение. Снова и снова. Раз за разом. То приникая к её маняще приоткрытым губам, то набрасываясь на её отвердевшие соски.

Они не думали больше ни о Роне, ни о Джинни. Весь мир исчез, остались только он, она. И любовь, которая сжигала их обоих, приближая к бурному оргазму.

Но Рон не спал. Он смотрел, как его девушка трахается с его лучшим другом и выл. Выл от отчаяния, закрывая кулаком рот, чтобы эти предатели не услышали ни звука. Он хотел убить обоих. Встать, крикнуть: «Авада Кедавра!» — и он бы даже, наверное, смог. Но ведь он знал, всегда знал, что Гермиона не его.

Никогда не была его.

Она всегда выбирала Гарри, и она снова выбрала его. У Рона был бы шанс, если бы Гарри умер. Был шанс на то, чтобы, так же как и Гарри, вбивать Гермиону в матрас и ловить губами её стоны и слова любви.

Но он выжил. Гарри всегда выживает. Выжил и забрал то единственное, что имело для Рона значение.

Он хотел отвернуться, но не мог не смотреть, как Гермиона впилась ногтями в спину Гарри и почти разодрала рубашку его пижамы, как она трясётся в судорогах оргазма. Как Гарри делает несколько последних движений и замирает, заполняя своим избранным семенем её лоно.

Вот и всё. Скоро вереница умненьких Поттеров забегает по Хогвартсу, а он так и останется забавным другом героя.

Они ушли.

Просто собрали вещи и слиняли. Гермиона подошла к нему и, прошептав слова извинения, поцеловала в самую макушку, а он сдержался и ничего не сказал, а после рычал в подушку и заливал её слезами.

К следующему утру Рон успокоился и даже смог выйти из Больничного крыла, проигнорировав вопрос медсестры о Гарри и Гермионе. Об этих предателях.

Но Джинни он рассказал всё. И про секс, и про то, что они ушли. Он с болью смотрел, как тускнеет сияние в её глазах, дрожат губы, а слёзы друг за другом стекают по бледным щекам.

Рон прижимал сестру к себе, стараясь впитать в себя её горе и обиду, потому что своё он уже выплакал.

Была девушка. Был друг. Осталась только семья.

Впереди замелькали вспышки колдокамер, и целая толпа репортёров неслась к нему с расспросами. Он спрятал сестру за спиной и мужественно принял на себя бремя национального героя.

Тем временем Гарри с Гермионой шли по берегу моря и держались за руки. Наверное, им много всего нужно было обсудить, но после долгого разговора с родителями Гермионы, которым несколько часов назад они восстановили память, говорить не хотелось.

Зато хотелось целоваться. Зато хотелось любить друг друга, чем они и занялись, скрывая себя защитными чарами.

— Мы должны вернуться в Британию и всё объяснить, — шептала она, поцелуями спускаясь по его груди всё ниже и ниже.

— Мы больше никому ничего не должны, — твёрдо ответил Гарри и задохнулся, когда она мягко накрыла губами его член.

Закатное солнце Аделаиды покрывало золотом два лоснящихся от пота молодых тела, предающихся страсти у самого моря, словно давая новые краски их жизни и любви.

Против течения

— Мы, кажется, пришли, — сказал Гарри, останавливаясь.

Гермиона увидела крошечную лачугу — на другой стороне реки Инглетов в графстве Ланкашир. "Лачуга" — была слишком мягко сказано. Это небольшое жилье, казалось, было сделано из грубого камня, покрыто черной грязью, а крыша накрыта рубероидом. Таинственный лес с огромными деревьями боролся с вторжением человека: со всех сторон лачуга заросла мхом, а крыша была увита засушенной лозой. Грязь и растительность хорошо скрывали дом: виднелось лишь одно крошечное окно и кособокая труба сверху: единственные детали, по которым можно было определить это место, как жилище человека… или кого-то ещё.

— Здравствуйте! — крикнул Гарри и неловко махнул рукой.

Спустя, казалось, целую минуту грубая дверь открылась и в проеме возникла седая косматая голова. Несколько мгновений мужчина рассматривал их с подозрением, пока его взгляд не впился в Гермиону. Её присутствие, казалось, успокоило его, потому что он показался из двери с дробовиком, зажатым в огромных руках.

Гарри с Гермионой переглянулись и сжали в карманах волшебные палочки. Им было необходимо поговорить с этим волшебником, похожим на медведя, о котором они услышали мельком в Лютном переулке. Но они опасались выстрела дробовика и не были уверены, что успеют защититься.

Гермиона кивнула, в голове перебирая нужные заклятия и Гарри сделал несколько шагов к обрыву.