Нефть!

Затем – Григорий Николаев. Этот оказывался, когда вы его узнавали ближе, вполне толковым малым, но беда в том, что узнать его было нелегко, потому что он говорил с очень своеобразным, странным акцентом и в критические моменты разговора часто забывал то или другое английское слово. У него были черные как смоль волосы, черные глаза под нависшими бровями, на лбу суровая складка. Студенты называли его большевиком. Его отец принадлежал к одной из тех революционных партий, которых большевики подвергали теперь преследованию и заключали в тюрьмы. Но как можно это было объяснить студенческой корпорации, которая путалась во всех этих понятиях: социалисты и коммунисты, синдикалисты и анархисты, революционеры и социал-демократы, прогрессисты, пацифисты, прагматисты, альтруисты, вегетарианцы, антививисекционисты и прочие.

Далее, там была Рашель Мензис, принадлежавшая к народу, избранному Творцом, но не пользующемуся особой симпатией вышеназванной корпорации. Рашель Мензис можно было назвать довольно красивой, но красота эта была своеобразная, свойственная ее нации. Она была довольно маленького роста (женщины не замедлили бы назвать ее коротышкой) и не имела никаких претензий на изящество и моду: являлась в университет в черных бумажных чулках, в простой короткой блузке и немодной юбке. Ходили слухи, что ее отец работал в магазине готового платья и что ее брат заглаживал студенческие брюки и этим зарабатывал на свое образование.

И юный хозяин участка Росс-младший, наследник мистера Росса-старшего, показывался теперь в публике в обществе этих своих новых товарищей и даже пытался их знакомить со своими прежними друзьями. Но это ему не очень-то удавалось, и ему часто попадало и от тех и от других.

– Послушай, – заявлял ему Дональд Бернс, – пожалуйста, не знакомь меня больше ни с одним из твоих чудовищ.

А Рашель Мензис говорила:

– Пожалуйста, не знакомьте меня ни с одной из этих ваших модных картинок.

Банни протестовал. Ему казалось, что все студенты должны были знать друг друга, на что Рашель заявляла, что она чересчур высокого о себе мнения.

– Очевидно, никто никогда в жизни не заставлял страдать ваше самолюбие, мистер Росс, но мы, евреи, с ранних лет заучиваем наизусть это правило: «не идти туда, где нас не желают».

– Но, мисс Мензис, если вы верите в справедливость ваших взглядов, то вы должны учить этим взглядам и других, – сказал Банни.

– Спасибо, – отвечала она, – я верю в справедливость своих взглядов, но не настолько, чтобы поучать им Дональда Бернса.

– Но как вы можете так говорить? – протестовал Банни. – Ведь вот учите же вы меня, а я не принадлежу к рабочему классу.

Банни знал, что молодая девушка была членом социалистической партии и что в ней говорила настолько же «классовая» сознательность, насколько и еврейская.

Рашель продолжала возражать, утверждая, что Банни был один из миллиона людей, способных верить в то, что шло вразрез с его экономическими интересами. Но сам Банни был о себе очень скромного мнения и всегда искал кого-нибудь, на кого он мог бы опереться, кому он мог бы вполне доверять. Он нашел все это отчасти в Генриетте Эшли, которая превосходно знала, что хорошо и что дурно, отчасти – в Рашели Мензис, которая всегда умела отличить истину от лжи и заявляла об этом с той энергией и искренностью, которые, точно яркие вспышки молнии, прорезали сумерки тихоокеанской культуры.

Единственно, что его беспокоило, – это то противоречие, которое существовало между этими двумя авторитетами. Получалось такое впечатление, точно то, что было справедливо, было нехорошо, а то, что было хорошо, – было несправедливо. И это оттого, что Генриетта считала Рашель невозможной особой и в ее присутствии была холодна как лед; а Рашель, когда хотела сказать что-нибудь обидное, говорила Банни, что он принадлежал всецело Генриетте и что Творец создал его для того, чтобы водить ее в церковь.

II

Среди всех этих недоразумений Банни находил поддержку в Билли Джордже, широкоплечем англосаксонце, который был старше его по классу. Билли уверял его, что он был прав, и советовал что-нибудь предпринять, для того чтобы они могли объяснить свою точку зрения остальным студентам. Почему не организовать, например, какую-нибудь маленькую группу или общество, целью которого было бы изучение новой России? Банни должен был обратиться за советом к мистеру Ирвингу и, может быть, попросить и его к ним присоединиться, так как было бы гораздо лучше, если бы они могли опираться на одного из учителей. И Банни отправился к мистеру Ирвингу, который сказал, что не может давать им в этом деле никаких указаний, так как это значило бы рисковать своим положением – наверняка потерять свое место. Студенты должны были руководствоваться своими собственными мнениями. Единственно, что он посоветовал, – это ни в коем случае не называть нового общества «Русским клубом» или «Русским обществом», но взять какое-нибудь безобидное название вроде: «Либеральный клуб» или «Общество социальных задач».