Негасимое пламя (СИ)

– Ты, дед, зря зенки-то не лупи, – насмешливо бросил Молчан. – Хошь в каждом встречном-поперечном крамольца выглядывать – так и иди в храмовые! А ежли тут сиднем сидеть взялся, то давай ворота открывай, покуда я на жаре не спёкся.

Хорь молча склонил голову и побрёл ко второй створке. Он заметно припадал на левую ногу и двигался дёргано, будто каждое сокращение мышц причиняло ему боль. Яр спрыгнул в высушенную солнцем пыль, в несколько шагов опередил старика и, взявшись за тяжёлую бревенчатую воротину, что было сил потянул на себя. Хорь глядел на него сумрачно, Молчан – недоумённо.

– Проезжай, – бросил Яр попутчику, отряхивая ладони. – Теперь пролезешь.

Молчан покорно тряхнул вожжами. Возок неохотно тронулся с места и принялся протискиваться между раскрытых створок. Хорь угрюмо наблюдал. Будет ли малодушием оставить всё как есть и просто пойти следом за телегой? Старик хоть и мучается, но далеко не при смерти, а выдавать себя было бы опрометчиво. Лидия Николаевна без колебаний велела бы ученику не нарываться на неприятности, а вот Драган… Что сказал бы Драган?

– Погоди, – Яр осторожно придержал привратника за плечо. – Дай я помогу.

– Чего ты руки марать будешь? – огрызнулся старик. – Иди. Чай, заждались уж тебя… гость.

Изловчившись, Яр поймал его сухую ладонь, перепачканную смолой. Совсем ненадолго: не в его силах выправить неправильно сросшиеся кости, но он хотя бы может на время прогнать боль и старческий холод из усталых жил. Пока Хорь не опомнился, Яр заглянул ему в выцветшие глаза и коротко приказал:

– Забудь, что я сделал.

Мгновение-другое старик стоял недвижно, точно боролся с собой, а потом вновь смиренно склонил голову. Растерянно побрёл к врытой в землю колоде, на которой, должно, проводил часы бдения при воротах. Яр осторожно закрыл обе створки и устроил в пазах тяжёлый засов. Кажется, обошлось на первый раз. Сколько ещё придётся действовать вот так – тайком, воровато озираясь по сторонам?

– Ну, куда тебе теперь? К старосте, что ли? – нетерпеливо спросил Молчан, оглянувшись через плечо.

Яр махнул ему – поезжай, мол.

– Дальше сам разберусь.

– Так нынче, почитай, по домам-то никого нету, в поле все…

– Я дождусь. Благодарствую за помощь, добрый человек.

Если бы не наложенные на него чары, Молчан нипочём не выпустил бы чужака из виду. Нечестно было отбирать у парня выбор. Ментальная магия – самая недобрая часть волшебного дара; она роднит волхвов со злейшим врагом и будто холодной чертой отделяет от людей, беззащитных перед внушением. Мир, в котором приходится выбирать между своей жизнью и чужой свободой, серьёзно болен, и одним лишь прикосновением волшбы его не вылечить.

Яр не спеша зашагал вдоль единственной улицы. Она стала длиннее, чем он помнил, и дома вдоль неё стояли незнакомые. Новые. Занятые домашней работой женщины и бездельничающие дети провожали пришлого любопытными взглядами, но приветствовать не спешили. Стариков, за исключением оставшегося у ворот Хоря, совсем не было видно. Из-за поворота выступил величавой громадой бывший кузнецов дом; здесь, конечно, давно уже живут другие люди, но ни тёмные бревенчатые стены, ни искусную резьбу на ставнях время не тронуло. Будто вот-вот выйдет на высокое крыльцо тётка Любава, упрёт руки в бока и крикнет на Пройду, чтобы на двор к ней не смел ходить…

А напротив богатого дома лежало пепелище.

Бугристые обугленные остовы слепо целились в безоблачное небо, словно чёрные стрелы. Покосившийся забор, тоже кое-где тронутый пламенем, кренился внутрь брошенного двора; груда горелых брёвен громоздилась там, где когда-то стояла старая рига. От отцовской избы остался один лишь пепел, сквозь который прорастали молодые летние травы. Выстроенный по соседству новенький сруб словно бы сторонился отмеченного огнём места. Гарью не пахло; должно, со времён пожара минула уже не одна зима. Яр оперся ладонью о подгнивший комель, державший на себе остатки забора. Раскалённый ветер хлестнул его по щеке. Где-то в полях за частоколом оглушительно стрекотали кузнечики.

– Что тебе надобно, добрый человек?

Яр рывком обернулся, будто застигнутый за чем-то постыдным. Невысокая женщина, одетая в простое платье из небелёного льна, глядела на него без страха и без тепла. Смуглое лицо её, всё ещё сохранявшее остатки былой красоты, было иссечено морщинами и отмечено болезненной худобой. Ей не следовало бы первой заговаривать с мужчиной, да ещё с чужаком. Что её заставило?

– Ничего дурного, – через силу выговорил Яр. – Здесь… здесь жила когда-то моя родня. Думал… найду кого-нибудь.

– То какая же родня? Уж не Волк ли?

– И Волк тоже.

Женщина схватилась за сероватый от грязи передник, скомкала грубую ткань в сухих ладонях.

– А ты кто ж ему будешь – сын али племянник? Я, вишь, сестрой прихожусь.

– Я… – Яр замялся. Слова рассыпались мелкой пылью, растаяли, как последний вешний лёд. – Зима, ты ли?

– Я и есть.