Негасимый свет (СИ)

Бабушка вернулась к столу и села на стул, выпрямила спину. Положила руки перед собой на стол.

— Как ты могла?! — воскликнул Скабиор.

— А что такого? — спокойно спросила бабушка, разглядывая свои руки. — Что я такого сделала, что ты повышаешь на меня голос, не могу я понять?!

Бабушка в упор взглянула на внука. Он понял, что проиграл.

— Ба, ну зачем ты меня в полнолуние вычесывала? Я ж опасный, я ж хищный!

— И что с того, что хищный? Ты, вон, на крылечке с утра спишь, я потом столько шерсти выметаю! Сейчас зима ведь на носу, ты ж линяешь, милок, — она даже выдернула щепотку пуха из своей шали и показала ему. Его подбешивало, что в неудобных ситуациях она начинала притворяться недалекой и разговаривать с ним как с ребенком.

— Ба-а… Ну я же мог… — в отчаянии произнес Скабиор. — Ну, как же ты не понимаешь…

Совсем другим, почти надменным, тоном бабушка сказала:

— Я все отлично понимаю, Бьорни. Но если ты думаешь, что бабушка забыла Петрификус Тоталус, то ошибаешься.

Скабиор невольно поднял руку и потер затылок. Невероятно.

— Да, Бьорни, ты неудачно упал — головой о ступеньки. Прости. Зато какой бабушка связала шарфик! — без тени смущения, но с гордостью сказала старушка.

— Ба, — сделал последнюю попытку Скабиор. — Ну я же ведь оборотень. Существо пятого класса опасности. А ты — пожилая леди. Силы, как бы, неравны…

— Дорогой, ты оборотень уже двадцать лет. Неужели ты думаешь, бабушка не изучила все книги, которые касаются оборотней? Неужели ты думаешь, бабушка не знает, как ставить Охранные чары? Неужели ты думаешь, бабушка позволила бы тебе находиться здесь в полнолуния, если бы не была уверена в безопасности — и своей, и твоей?! Неужели ты опять все забыл?! Как тогда?! — глаза бабушки метали молнии, но в ее голосе слышались слезы.

— Ба-а-а, — простонал Скабиор.

Бабушка использовала запрещенные приемы ведения беседы.

В какой-то момент своей жизни Скабиор решил не появляться здесь вовсе. Но спустя полгода буквально с ума сошел от беспокойства за бабушку. Она была его единственным родным человеком. Она была единственным человеком на свете, который всегда и при любых обстоятельств был на его стороне. Всегда. Несмотря ни на что.

После нападения оборотня, когда весь израненный и еле живой мальчишка из последних сил аппарировал на порог этого уютного тихого дома, бабушка не стала охать и ахать. Четко и сноровисто она сделала ему перевязку. Не выказывая ни малейшего страха заразиться, почти месяц выхаживала и заботилась, как будто всю жизнь только и занималась целительством, а не разведением коз. Он плохо помнил этот месяц, только боль, полусон-полубред и прикосновения бабушкиных прохладных рук к горячем лбу. Перед полнолунием он ушел, в страхе за ее жизнь. Ведь он стал чудовищем, опасным темным существом, а таким место среди себе подобных, а не среди людей. Так он думал тогда, и вернулся на место своей встречи с тем оборотнем. И нашел там целую стаю — себе подобных. И получил это меткое прозвище Скабиор — отчасти по созвучию со своим настоящим именем, отчасти из-за не заживших еще шрамов, которых было реально много. Наверное, волк, который обратил его, был особенно голоден в ту луну. Но спросить было не у кого — парни сказали, что Кнедлика на днях зарезали в Лютном. На вопрос, что за кличка такая несуразная, Скабиору ответили, что погибший оборотень был иностранцем и постоянно хотел жрать, и посоветовали не задавать больше вопросов. Он и не задавал. Окунулся с головой в новую жизнь, как в сточную канаву.

Но через показавшиеся вечностью полгода все же рискнул и объявился дома. Точнее, даже не дома, а на лужайке, где обычно паслись козы и откуда виден был желтый свет окон.

Был вечер, и козы уже были заперты в сарай. Но не успел Скабиор как следует оглядеться, как прямо перед ним с хлопком материализовалась бабушка. Она молча схватила его за рукав нового кожаного пальто и аппарировала обратно в дом.

Как же она его ругала! За то, что ушел, не сказав ни слова. За то, что посмел подумать, что, зараженный ликантропией, не нужен ей больше. За то, что заставил волноваться. Стояла в шаге от него, всплескивала руками, топала ногой и говорила, говорила… «Я каждую секунду тебя жду, днем и ночью, понимаешь ты, бессовестный мальчишка, или нет?!»

Он понимал. И, сидя на знакомом с детства диване и слушая многословную гневную тираду, улыбался, как дурачок какой-нибудь. И резко перестал улыбаться, заметив, что бабушка прижимает к глазам платок. Он не выносил ее слез. Это просто выворачивало ему душу наизнанку. Он готов был пообещать ей что угодно, только бы она не плакала. Просто в ее жизни было слишком много слез. Потеряв мужа и дочь, она не готова была лишиться еще и внука. А он поступил, как настоящая скотина, оставив ее.

Про оставленный после пятого курса Хогвартс речи никакой не было. Нет места в школе для темных тварей, для них — только трущобы Лютного и темные леса. Бабушка достала из комода письмо с результатами С.О.В. Что ж, он вполне прилично освоил программу — среди оценок даже была одна «Превосходно» — по ЗОТИ, какая ирония.