Негатив положительного героя

На седьмой палубе в трюме он получил ключи. Стюард-филиппинец по имени Раффи внес в каюту его портплед из тех, с которыми, вообще-то говоря, путешествуют несколькими палубами выше. Хороший дорожный уют царил даже и в этом, самом дешевом кубике «Элизабет». Он был все-таки не меньше железнодорожного купе и даже имел туалетный подкубик с душевым подподкубиком. Окно отсутствовало, но зато присутствовал телевизор, который не только снабжал всем необходимым из мировой электроники, но и, быв ткнут в третью клавишу, неизменно являл нос корабля и простирающийся перед ним в данный конкретный момент Атлантический океан. Забегая вперед, осмелимся сообщить, что на протяжении всех пяти дней плавания водная поверхность представляла из себя то, что англичане называют choppy sea, то есть бугры с белыми гребешками.

Всякий, кто жил в англофонных странах, знает, что не только корабли с женскими именами, но и все другие принадлежат к женскому роду. Назови ты пароход хоть «Маршалом Буденным», все равно для англичанина он будет she, то есть «она». Бог весть, отчего так получается, ведь не от сходства же с рыбой, ведь это по-русски рыба – дама, а по-английски – ни то ни сё. Так или иначе, наша красавица имела 70000 тонн водоизмещения и в длину тянулась вроде на три футбольных поля, во всяком случае, джоггер, обегая три раза ее главную палубу, то есть без забега на нос и корму, делал милю. При полной загрузке на ней помещалось две тысячи пассажиров. Добавьте к этому две тысячи экипажа и персонала, и вы получите плавающий город, в котором далеко не каждый день люди встречаются друг с другом, даже если и хотят увидеться как бы ненароком. В этом убедился профессор Корбут, пытаясь столкнуться с одной особой и воскликнуть в хорошей атлантической манере: «Lo and behold!»

Чтобы не впадать и далее в стиль туристических буклетов, отметим лишь одну любопытную особенность «Второй Елизаветы». По вечерам в ее салонах, варьете, танцзалах и пианобарах начинали играть два биг-бэнда, пять составов-комбо и не менее полудюжины пианистов соло, и все это музыкальное подразделение исполняло мотивы и ритмы тех эпох двадцатого века, когда пересечение Атлантики по воде было неотъемлемой частью цивилизации; плавучая ностальгия, да и только! Слушая все эти джиттербаги и рок-н-роллы, песенки Пегги Ли и Фрэнка Синатры, Святослав Николаевич начинал подергивать своим еще довольно спортивным задком и пощелкивать узорчатыми штиблетами, дотертыми до цвета глубокого португальского «порто». Суинг все-таки победил и «Хорста Весселя» и «Интернационалку», думал он.

Перевалив уже на десятую страницу рукописи, мы все-таки еще не решили, кто же будет главным героем нашего повествования, доктор ли наук, или владычица морская, или, в конце концов, сам всеобъемлющий Океан. Доктор наш невелик, но даже и такая громадина, как «Елизавета», посреди волнений третьего персонажа кажется крошкой. Говоря о накатанности океанских путей, не следует все-таки забывать о масштабах пространства и о чудовищности водной массы. Пять дней гребешь лопастями, и никаких ни встречных, ни попутных не замечается, вообще ничего нет, кроме воды. Впечатлительному человеку, а Станислав Николаевич как раз принадлежал к этой породе, нетрудно вообразить, что в мире ничего уже не осталось, кроме среды воздушной и среды водной, по стыку которых идет сейчас пока что живой корабль, но вот исчерпает он все свои запасы, и тогда восстановится без помех игра двух стихий.

Погружаясь на «Кьюиту» – так, собственно говоря, произносилось название судна по обеим сторонам Атлантики, – Святослав Николаевич думать не думал о качке. Какая может быть качка на лучшем лайнере ХХ века, снабженном к тому же ультрасовременными турбинными стабилизаторами? Качка, однако, началась сразу же по выходе из Нью-Йоркского залива. Над Западной Атлантикой ветер размотался до сорока узлов и так держался двое суток. На борту, конечно, играли все оркестры, танцевали все гёрлс, в пряных парах колдовали все повара, писательница Клэр Рэйнер делилась с читателями тайнами мастерства, в казино крутились все рулетки, однако население передвигалось так, словно каждый хватил лишнюю порцию солодового виски.

Ночью турбины стабилизаторов гудели словно прямо под койкой Корбута, каюта скрипела, как бричка Чичикова на ухабах города N, а временами слышался какой-то еще необъяснимый звук, сопровождавший странное движение как бы вверх, но в то же время значительно вниз, и возникало ощущение, что «Елизавета» беспомощно хлопается днищем на толщу океана. В такие моменты Святославу Николаевичу хотелось срочно в чем-то раскаяться. Как это глупо! Во-первых, раскаиваться вроде бы не в чем, а во-вторых, ну не может же утонуть самый большой и самый лучший лайнер конца ХХ века! И все-таки то и дело возникало какое-то странное, смутное ощущение, похожее на жалкую попытку замаслить неукротимость великого Океана. Повод для раскаяния, между прочим, кроется в самом факте существования, говорил он себе, в самой комбинации генных структур.