Негладкий лед

Ему казалось, что вокруг нас недруги, он всегда был мнителен и недоверчив до смешного. Однажды, еще давно, заболел и дал нам с Лешей задание на тренировку по телефону. Мы катаемся, и вдруг я замечаю, что радист -- наверху, в аппаратной,-- все время держит возле уха телефонную трубку. Сколько же, думаю, можно разговаривать? А потом оказалось, что он по просьбе Станислава Алексеевича докладывал о нашей работе на льду. После я сказала Жуку: "Мы же столько лет вместе работаем, я вас никогда не подводила, неужели надо проверять, неужели вы мне не верите?" А он ответил: "Милая, да я самому себе иногда не верю -- сижу и проверяю себя".

С Сашей Зайцевым он вел по телефону какие-то переговоры. Саша приехал в Москву из Ленинграда 14 апреля 1972 года, как сейчас помню. У него была смешная прическа -- видно, до этого он отрастил длинные волосы, а перед самой поездкой специально на всякий случай постригся, и это сразу бросалось в глаза. Выскочил на лед, стал носиться... Фрак на нем был какой-то детский, он из него вырос... Он либо молчал, либо заикался так, что я ни одного слова не могла разобрать.

Одно меня вмиг поразило, как только мы с Сашей стали в пару. Мы встали и помчались. Точно торпедный катер. Это ощущение скорости уже забывалось в последние годы работы с Лешей.

Буквально на пятый день посмотреть на новый дуэт пришло все руководство Федерации фигурного катания во главе с председателем Анной Ильиничной Синилкиной. Посмотрели, отправились совещаться, но я и до совещания -- по взгляду Анны Ильиничны -- поняла, что все в порядке: мы понравились. Очень много значит для меня этот человек -- наш президент Анна Ильинична, бывший секретарь райкома комсомола, потом спортивный работник, директор Дворца спорта Центрального стадиона имени В. И. Ленина с того дня, как построен дворец. Я познакомилась с ней в шестьдесят девятом в Колорадо-Спрингс: она была руководителем нашей делегации. Ближе увидела ее не во время соревнований, а потом, когда она собрала нас всех вместе и мы дружно, весело отпраздновали окончание чемпионата мира. В сборной были разные люди, но Анна Ильинична смогла всех сплотить -- так сделать, чтобы мы почувствовали себя единым целым, командой.

Помню семьдесят первый год, чемпионат мира в Лионе, когда мы неудачно прокатали короткую. Я поднялась на трибуну и увидела Анну Ильиничну, она подносила к губам таблетку валидола и смотрела на меня не с укором, а с какой-то острой и нежной тревогой. Меня тогда на нервной почве охватило лихорадочное веселье, а у нее, видно, очень болело сердце, и она старалась понять, что со мной, чем мне помочь...

В Калгари она пришла ко мне в госпиталь, у нее было лицо, как у матери, которая силится не показать ребенку, что ему плохо, что она волнуется за него, а глаза все выдают. Такое лицо могло быть тогда у моей мамы.

Мама не смотрит, когда я катаюсь,-- прямых телетрансляций не смотрит, только в записи, когда результат известен, а иначе ей не по силам. И Анна Ильинична не смотрит на меня -- в Лужниках на эти минуты уходит за кулисы, а за границей я вижу на трибуне только ее шапку: она глядит вниз и что-то рисует, рисует на клочке бумаги...

Она сильный человек, уверенный, и во всем ее облике -- уверенность, надежность и некоторая суровость: она строга я требовательна, умеет создать и рабочую атмосферу, и веселую, радостную, потому что сама открытый, непосредственный, добрый и доброжелательный человек. В последние годы ни одного важного решения я не принимала без ее совета. Так же точно относятся к ней все наши спортсмены и тренеры: мы даже не представляем, что во время главных соревнований рядом с нами может не быть Анны Ильиничны Синилкиной.

...Словом, Федерация нашу пару одобрила, и дальше началось. Началось такое, чего я за всю жизнь не испытывала. У меня было постоянное возбуждение, жажда действовать, и не просто действовать, а словно все время кому-то что-то доказывая. Я в ту пору и в институте училась так регулярно и старательно, как никогда в жизни. И если меня на все хватало, то, должно быть, потому, что ко мне вернулось еще одно забытое ощущение. Мне стало интересно на льду. Мы сразу принялись готовить очень много новых элементов, и то, что начали именно с этого, было мудрым шагом со стороны Станислава Алексеевича: он знал, чем меня увлечь.

Хотя бывали моменты, когда от досады, от бессилия просто хоть головой о бортик бейся.

Некоторых элементов парного катания Саша не знал и не понимал. Прыгать он всегда умел здорово, а шаги ему не давались, дорожки не давались -- это был пробел в его спортивном образовании. Как же он, бедняга, на "серпантине" пыхтел!

И вообще он никогда так не работал: он уставал не столько физически, сколько от психологической нагрузки и от обилия информации: такого количества заданий за одну тренировку раньше ему бы хватило на полгода.