Первоначально ожидалось, что открытие филиалов представит собой совершенно элементарную операцию, но оно проходило очень сложно, поэтому для обеспечения бельгийско-скандинавской линии связи пришлось создавать специализированное экспортное общество “ЭКС”. Благоприятная ситуация создалась только в Финляндии, а в Швеции в качестве бюро “ЭКС” потребовалось зарегистрировать местную акционерную компанию. Не учли и еврейское происхождение всех директоров фирм, что в дальнейшем, в период немецкой оккупации, до крайности осложнило положение с прикрытием. Но в конечном итоге все трудности были успешно преодолены, и в списке резидентур Разведупра появилась новая загранточка, хотя ее организационный период еще далеко не закончился, и к началу боевых действий она находилась в стадии становления. Одновременно в самой Бельгии на случай войны создавались многочисленные пункты связи (почтовые ящики, конспиративные и радиоквартиры, конспиративные адреса), однако вся эта инфраструктура имела поразительное слабое место: в резидентуре связи не было ни одного радиста.
Уязвимым звеном оказалась и паспортная линия. Непродолжительный арест полицией в 1938 году работавшего в контакте с резидентурой изготовителя фальшивых документов польского еврея Абрама Райхмана (“Фабрикант”) весьма встревожил Центр. Из самых лучших побуждений Москва отдала два абсолютно взаимоисключающих приказа, предписывавших, с одной стороны, немедленно прервать все контакты с ним, а с другой — одновременно договориться о передаче за вознаграждение всех его связей. Проигнорировав собственный первый приказ, в июле 1939 года Центр приказал вначале Трепперу лично провести переговоры с вышедшим из тюрьмы Райхманом, а затем “Кенту” принять его на связь. Поскольку тот уже знал Гроссфогеля (“Андрэ”) и его помощника Избуцкого (“Боб”), это привело к совершенно вопиющей расшифровке всех основных работников резидентуры. Позднее это обстоятельство послужило одной из причин провала параллельной брюссельской резидентуры “Паскаля” (К. Л. Ефремова), а также ряда аналогичных катастрофических последствий в Германии и Нидерландах.
1930-е годы ознаменовались чередой переходов на сторону противника и просто уходов высокопоставленных советских разведчиков, дипломатов, действующих или бывших резидентов. Невозвращенцами стали И. Рейсс во Франции, В. Кривицкий в Голландии, А. Орлов в Испании, А. Бармин в Греции, Л. Гельфанд в Италии, М. Штейнберг в Швейцарии и ряд других. Хотя почти все они мотивировали свои действия несогласием с установившимся в Советском Союзе сталинским режимом, подлинные причины их ухода были далеки от идеологии. Перебежчиков гнал страх за свою жизнь, они профессионально просчитали причины исчезновения своих коллег в СССР и не желали разделить их судьбу. Любой оперативный работник знает, что перешедший к противнику разведчик должен рассчитаться за предоставление убежища и защиты своим единственным достоянием — информацией. Правила этой игры недвусмысленны и изменению не подлежат.
Нанесенный перебежчиками ущерб был огромен, в некоторых странах агентурный аппарат попросту перестал существовать, в других же местах источников успели вывести на консервацию и сохранили им жизнь, однако далее использовать не могли. Поэтому при оценке потерь советской разведки от репрессий конца 1930-х годов следует учитывать не только казненных, арестованных и уволенных офицеров и утраченные по этой причине агентурные позиции, но и другой вред, нанесенный ей высокопоставленными перебежчиками. Некоторые из этих предателей стали известны более других, в основном из-за изданных ими за рубежом книг, журнальных и газетных публикаций, где они, естественно, попытались предстать перед публикой в наиболее привлекательном свете.
Людвиг Порецки
Самуил Гинзбург