Неглубокая могила

Курц понял, что допрос будет не из легких, когда Хатэуэй, полицейский из отдела расследования убийств, опустил жалюзи на однонаправленное зеркало, занимавшее всю стену кабинета, и выдернул шнур магнитофона из розетки на полу. Вторым дурным знаком стало то, что Курцу защелкнули руки наручниками за прямой спинкой металлического стула, привинченного болтами к полу. Третью наводку Курц получил из темных пятен на видавшем виды деревянном столе и таких же пятен, разбрызганных на линолеуме под привинченным к полу стулом, хотя он и попытался убедить себя в том, что эти пятна могут объясняться пролитым кофе. Но, возможно, самым красноречивым намеком стало то, что Хатэуэй натянул резиновые медицинские перчатки, какими пользуются санитары для защиты от СПИДа.

— С возвращением, Курц, мать твою, — сказал Хатэуэй, когда жалюзи были опущены.

Быстро сделав три шага вперед, он наотмашь ударил Курца по лицу.

Тряхнув головой, Курц сплюнул кровь на линолеум. Хорошая новость состояла в том, что сейчас у Хатэуэя не было массивного золотого кольца, которое он носил раньше на правой руке. Возможно, он его снял, чтобы не порвать резиновые перчатки. У Курца на подбородке у уголка рта до сих пор оставался едва заметный шрам, последствие похожего разговора с Хатэуэем, состоявшегося почти двенадцать лет назад.

— Я тоже рад тебя видеть, лейтенант, — сказал Курц.

— Я детектив! — рявкнул Хатэуэй.

Курц пожал плечами, насколько это было возможно со скованными наручниками руками.

— Мы не виделись более одиннадцати лет, — произнес он, снова сплевывая кровь. — Я полагал, за это время ты все-таки умудрился сдать экзамен на лейтенанта. Или по крайней мере на сержанта.

Шагнув вперед, Хатэуэй снова ударил Курца, на этот раз сжатым кулаком.

Курц на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, молодой полицейский говорил:

— ...ради бога, Джимми!

— Заткнись! — остановил его детектив Хатэуэй.

Обойдя стол, он взглянул на часы. Курц предположил, что у полицейских совсем немного времени для беседы без протокола. «Очень хорошо», — подумал Курц, пытаясь справиться со звоном в ушах.

— Где ты был вчера утром, Курц? — рявкнул Хатэуэй.

Курц покачал головой. Ошибка. Комната дернулась и закружилась. Лишь наручники позволили ему усидеть на стуле прямо.

— Я спросил, где ты был вчера утром? — повторил Хатэуэй, подходя ближе.

— Адвоката, — с трудом проговорил Курц. Его рот по-прежнему был полон крови, но, по крайней мере, все зубы, кажется, остались на месте.

— Что?

— Я хочу адвоката.

— Твой адвокат помер, подонок, — сказал Хатэуэй. — У этого вечно больного дохлятика Мюррела четыре года назад случился сердечный приступ.

Курцу это было известно.

— Адвоката, — повторил он.

В ответ Хатэуэй достал из кобуры под мышкой свой 9-мм «глок» и вытащил из кармана пиджака крошечный «смит-вессон» 32-го калибра. Он швырнул револьвер на стол перед Курцем. Классический расклад «он первый бросился на меня».

— Джимми, во имя всего святого! — воскликнул молодой полицейский.

Курц никак не мог понять, это у них отрепетировано или же молодому действительно не по душе действия Хатэуэя. Но если это стандартный фарс с «хорошим» и «плохим» полицейскими, из парня получится неплохой актер.

— А может быть, мы обыскали его недостаточно внимательно, — заметил Хатэуэй, уставившись на Курца своими бледно-голубыми глазами.

Курцу и раньше казалось, что у этого полицейского не все дома, но сейчас у Хатэуэя, похоже, совсем крыша съехала.

Хатэуэй дослал патрон в патронник своего «глока».

— Где ты был вчера утром, Джо, мальчик мой?

Курцу это уже начинало надоедать. За последнее десятилетие ему неоднократно приходилось обсуждать с другими заключенными Основополагающую директиву «никогда не убивай полицейского». Для того чтобы оживить спор, Курц всегда отстаивал точку зрения «а почему бы и нет?». При этом он, как правило, имел в виду Хатэуэя.

Отвернувшись от красномордого полицейского, Курц постарался думать о другом.

— Ах ты жалкий ублюдок! — бросил Хатэуэй.

Убрав «глок» в кобуру, он одним движением сгреб со стола «смит-вессон» и ударил Курца по ключице мешочком с песком, очень похожим на тот, который сам Курц применил против Карла. Левое плечо и рука Курца на мгновение онемели, затем вспыхнули бушующей болью.

Второй детектив включил магнитофон и поднял жалюзи. Хатэуэй стащил резиновые перчатки. Револьвер и дубинка бесследно исчезли. «Глок» был в кобуре.

«Что ж, — подумал Курц, — все прошло отлично».

— Джо Курц, вы признаете, что вас предупредили о ваших правах? — произнес в микрофон детектив Хатэуэй.

Курц буркнул что-то нечленораздельное. Похоже, ключица не была сломана, но пройдет несколько часов, прежде чем он снова сможет действовать левой рукой.

— Где вы находились вчера утром между девятью и одиннадцатью часами утра? — продолжал Хатэуэй.

— Я бы хотел поговорить со своим адвокатом, — постарался как можно отчетливее произнести Курц.

— Государственный защитник уже поставлен в известность, — продиктовал Хатэуэй, наклоняясь к микрофону. — Следует отметить, что данный разговор происходит с согласия и по просьбе мистера Курца.