Негодная певица и некромант за клавесином

Этого достаточно, горничная сноровисто расставляет чайник, чайные пары.

Серебряные ложки с модной длинным узким черенком.

Не знаю, но не сомневаюсь, что сервиз тоже модный.

Горничная разливает чай.

Я осторожно пробую, подозреваю какой-то подвох. Я не разбираюсь в сортах чаёв настолько, чтобы определить, какой именно заварила служанка, но достаточно, чтобы определить, что сорт нам предложили из дорогих. Только вот чай до омерзения горький, на ценителя. Давать его Кэрри — настоящее издевательство.

На мой взгляд, горничная позволила себе лишнего.

Я растягиваю губы в улыбке и распоряжаюсь:

— Для юной госпожи горячий шоколад с ванилью.

— Да, госпожа, — горничная исполняет лёгкий поклон.

Она скрывается и вскоре возвращается с большой чашкой. На блюдце три миниатюрных пышки безе. Горничная у Дана действительно высокого класса. Показав нам отношение хозяина дома, она подаёт безупречный напиток.

Кэрри бросает на меня вопросительный взгляд, и я киваю.

Девочка хватает чашку обеими ладошками. Это вопиющее нарушение этикета, но горничная не подаёт вида, что её хоть что-то смущает.

— Очень вкусно! — радостно объявляет Кэрри. Она даже не поднимает чашку, сгибается к столу, наклоняет чашку и шумно хлюпает.

Я улыбаюсь и, чтобы не смутить девочку, тоже обхватываю чашку ладонями, прихлёбываю, но я — бесшумно.

Именно этот момент выбирает Дан, чтобы появиться на вершине лестницы. Он видит учинённое нами с Кэрри дикарство. Судя по роже, которую он корчит, Дан жаждет высказаться, но присутствие Кэрри его стреноживает. Вот непонятно — меня он не стесняется. То есть я для него взрослая, а Кэрри ребёнок? Берт считал меня взрослой, но при мне не сквернословил. Дан считает меня… равной? Приятная мысль.

— Ты же к нам присоединишься, Дан? — окликаю я. — Кэрри будет рада.

— Я…

— Правда?! — Кэрри подпрыгивает, и чашка выскальзывает из её пальцев.

Остатки горячего шоколада разливаются по каменной столешнице, а Кэрри демонстрирует нам перепачканное личико.

Чашка скатывается с края. Ни Кэрри, ни я не успеваем её поймать, а горничная и не пытается, при хозяине она стоит в стороне и молча ожидает указаний. Чашка раскалывается.

Кэрри испуганно вскрикивает, её глаза наполняются слезами. Она сжимается, закрывает рот ладонями.

— Ты чего, Эрри? — теряется Дан. Он искажает её имя.

— Простите! Я не хотела!

— Это всего лишь чашка, — продолжает не понимать Дан.

Если честно, я тоже не понимаю остроты её реакции. Но я видела, как жили дети, как цеплялись за старьё.

Дан быстро сбегает вниз.

Я пытаюсь приобнять Кэрри, но она уворачивается.

— Простите-е-е.

Я понимаю, что девочка уходит в истерику. Дан, видимо, тоже это понимает.

— Эй, — повышает он голос. — Эрри, смотри, как я умею.

Он добивается того, что Кэрри поднимает на него глаза.

Дан подхватывает чайник и швыряет его об пол.

Кэрри не просто вздрагивает. Она подпрыгивает и шарахается назад, с ногами оказывается на белоснежном диване, пачкая его уличной обувью. Я смотрю на неё в лёгком ступоре. Я могу понять, почему она испугалась за чашку — без денег новую не купить. Но почему она испугалась разбитого чайника?!

Чего она испугалась?

Дан становится очень серьёзным. Он шагает к дивану и одновременно присаживается на корточки, оказываясь ниже Кэрри.

— Всё хорошо, Эрри, — заверяет он.

— Кэрри, — поправляю я.

— Ты здесь гостья, Кэрри, — Дан не отвлекается на меня, но исправляется. — Здесь тебя никто не тронет. Здесь ты в безопасности. Тебе понравился горячий шоколад? Давай попробуем разные? С ванилью, с миндалём. С мороженым, м?

Я наблюдаю с всё большим и большим удивлением. Какая-то очень простая воркотня, которая мне бы и в голову не пришла, успокаивает Кэрри. Испуг сменяется любопытством:

— А что такое мороженое? — спрашивает она.

Всё… было настолько плохо?

Но ведь дети осиротели относительно недавно, когда Марк уже был достаточно смышлёным, чтобы начать добывать еду, а их жильё в среднем городе выдавало, что семья не бедствовала. Почему родители никогда не угощали девочку мороженым?!

— Это как горячий шоколад, только ещё вкуснее, — объясняет Дан. — Энни.

— Да, господин.

Дан перебирается на диван, но он не пытается обнять девочку, садится на расстоянии от неё и продолжает болтать, обещая ей перепробовать разные сладости.

Я чувствую себя лишней и сажусь немного в стороне. Ни влезть в их очень странную для моих ушей беседу, ни уйти я не хочу. Я словно обращаюсь в слух и зрение. Я не могла представить, что мужчина может настолько терпеливо утешать ребёнка. Если я, например, начинала плакать, то папа обязательно звал маму, и уже она спрашивала меня, что случилось. Нередко она говорила, что я плачу из-за пустяка и что хорошие девочки из-за пустяков не плачут. Я же хорошая девочка?

Так и тянет выкрикнуть, что я очень плохая, но я молчу.

Горничная приносит поднос, заставленный чашками.

— С ванилью, с миндалём, со взбитыми сливками, — перечисляет она. — С мороженым, с клубникой…

Кэрри оглядывается на Дана, и он, улыбаясь, подаёт ей порцию с мороженым.

— Спасибо! — она тянется попробовать, но замирает. — Ой, а вы почему не едите?

— Я не хочу, Кэрри.