Негодная певица и некромант за клавесином

Я пытаюсь достучатся, но вижу, что говорю в пустоту. Дан меня слушает, но не слышит. Не хочет слышать? Я вдруг понимаю, что он… боится за меня и, отталкивая, пытается защитить меня от призраков прошлого, а себя наказывает за то, что  допустил, не уберёк, не усмотрел.

А ещё я понимаю, что не смогу достучаться.

—  В городе опасно, Карин, и ты должна уехать. Завтра же. Марка и Кэрри тоже отправятся с тобой.

Случилось то, о чём я думала. Только Дан выставляет меня не только из дома, а сразу из города.

—  Вот уже нет, прах побери! Я съеду в гостиницу, но не из Огла. У меня концерт и конкурс, а ты мне задолжал игру на клавесине.

—  Карин… хватит. У тебя ничего не получится хотя бы по той очевидной причине, что без меня принять новые заказы ты не сможешь. Утром я дам тебе рекомендательное письмо в Академию. Я должен был действовать раньше, но эгоистично оттягивал этот момент. Спасибо, Мэри открыла мне глаза. Прости и… прощай. Однажды ты станешь великой некроманткой не фальшиво, а по-настоящему. Я буду ждать.

Он уходит, и я не успеваю спросить, что именно Дан собирается ждать —  мой успех или время, когда он будет готов дать нашим отношениям шанс.

Я сажусь прямо на пол и мне хочется рыдать.

Глава 58

В выделенные мне комнаты я возвращаюсь ближе к полуночи, падаю на кровать поверх одеяла.

Почему так? У меня будто опора из-под ног выбита. Я видела будущее, у меня был план, я знала, что могу брать заказы, и гонорара, который остаётся после выплаты Дану его доли, хватает и на платья, и на афиши.

С доходом можно попрощаться, с крышей над головой — тоже. Уроки магии для меня закончены временно. Я вспоминаю визит экзаменатора, его предложение, и меня снова передёргивает.

Кажется, что я разом лишаюсь всего, чего достигла.

А что из того, что я сделала, считать достижением? Что мне делать дальше? Как доказать Дану, что он неправ? Почему он уверен, что на нём проклятие? Почему мне стало тягостно? Почему-почему-почему! Голова сейчас взорвётся!

В конце концов я забываюсь тревожным сном и мне мерещится, что над моей кроватью стоит незнакомая девица. Лицо обрамляют рыжие кудряшки, на загорелой коже упрямо проступают тёмные конопушки, глаза зелёные, а уши… кошачьи?

— Мяу, — говорит она.

— Ты Кэрри? — догадываюсь я. Дан сравнивал погибшую девушку с котёнком, вот мне и снится…

— Кэрри, — соглашается она. — Знаешь, почему он увяз в делах и не приходил? Он испугался, что у меня ничего не получится. Он не верил в меня, не верил в Алию и не верит в тебя. Думаешь, он будет отличаться от Берта? Не-а, он такой же. Уходи, пока не поздно.

Звучит зловеще.

Вроде бы ничего плохого во сне не происходит, я просто разговариваю с тенью, порождённой моим воображением, но просыпаюсь как от кошмара в холодном поту. Я резко сажусь, оглядываюсь. За окном брезжит рассвет, солнце ещё не вставало.

Я вдруг понимаю, что меня разбудило.

Из трюмо выпало зеркало, и осколки устилают пол.

— Госпожа, у вас всё в порядке? Я могу войти? — раздаётся голос горничной.

— Да, Люсиль. Зеркало…

— Госпожа, вы не пострадали?

— Я в порядке. Принеси мне, пожалуйста, горячий шоколад.

— Да, госпожа.

Сверкать по дому ночной сорочкой меня больше не тянет, я нее только набрасываю и наглухо застёгиваю платье, но и закутываюсь в палантин. Горничной предстоит собрать осколки, а я, чтобы не мешать, выйду.

Предчувствия у меня мрачные, и я, получив чашку с горячим шоколадом, выхожу на стеклянную террасу, на которой проходили наши с Даном завтраки. Я не хочу уходить, но принимаю решение Дана таким, какое оно есть и мысленно прощаюсь.

Грустно…

Я опираюсь на бортик, смотрю, как небо окрашивается нежной розовато-золотой краской, делаю первый глоток. Несмотря ни на что здесь, ранним утром на террасе мне хорошо. От горячего шоколада переживаниям становится невыносимо приторно, и они уходят, а я остаюсь наедине с утром, наедине с напитком, наедине с собой. Заведу себе привычку выходить на рассвете. Глоток за глотком я допиваю горячий шоколад, а новый день расцветает. Я словно пью утро.

Я справлюсь. Как нибудь…

Я ведь везучая.

Горячий шоколад заканчивается, а утренняя прохлада забирается под палантин. Интересно, горничная уже прибралась? Я ухожу с террасы, прикрываю за собой дверь и возвращаюсь в спальню. Уже нет ни осколков, ни горничной. Я сцеживаю в ладонь зевок и понимаю, что не выспалась. Я раздеваюсь, забираюсь под одеяло.

И проваливаюсь в сон без сновидений, никакие тени меня больше не тревожат. Горничная тоже меня не беспокоит. Когда я просыпаюсь, время к полудню. Я тянусь и нехотя выпутываюсь из-под одеяла.

Услышав, что я встала, стучится Люсиль.

— Доброе утро, — улыбаюсь я. Ночные тревоги растаяли. — Дан уже завтракал?

— Господин уехал по делам.

— Вот как…

Может, мне не надо собирать вещи? Когда Дан говорил, что я должна покинуть Огл, он был не совсем трезв. Не удивлюсь, если он сожалеет.

— Госпожа проснулась? — доносится до меня голос Кэрри.

— Заходи! — окликаю я.

Девочка вбегает и вдруг бросается мне на шею:

— Госпожа, вы правда уезжаете?

— Что?

Отвечает Люсиль: