Нея

Впервые я использовала интимное обращение «ты» в разговоре с Директрисой. Она поступала со мной так уже давно. Не знаю, как это случилось, я всегда прежде обращалась к ней формально — и вдруг неожиданно использовала единственное «ты», возможно, потому, что в первый раз я по-настоящему поняла, что она зависит от меня так же, как и я от нее.

— Я тоже плАчу, ты знаешь… мы не можем бросить друг друга, из Лаклэрьер мы должны уехать… вместе.

В течение многих дней и ночей мы продолжаем говорить без единой мысли в голове в привычной нам атмосфере, но которая сейчас кажется нам невыносимой.

Лаклэрьер — санаторий. Все по распорядку: подъем, занятия, восстановительные сеансы, еда. Каждый знает, что у Директрисы со мной несколько особые отношения. Мы были достаточно скрытными и лицемерными для того, чтобы казаться нормальными. Общеизвестно, что на этот последний год я оставалась скорее по причинам личного характера, нежели в целях прохождения курса лечения. Я нахожусь почти в одинаковом положении с преподавателями, медсестрами и работниками патронажа в Лаклэрьер. Должно быть, они шепчутся за нашими спинами. Однако, я уверена, мы не даем повода критиковать нас.

Все же совсем неожиданно мы не можем и этого вынести. Я хочу жить с ней прямо сейчас, спать в ее комнате и не вставать, как делала обычно, в четыре или пять утра, чтобы тихонько вернуться обратно в свою комнату. Мне бы хотелось… Мне бы хотелось не оставлять ее ни на секунду. В этом все дело.

Это слишком сложно. Но даже эта сложность упростит мою задачу.

Директрисе нравится такая новая ситуация не больше, чем мне, все равно слишком неразумно было бы заявить ей: я, мол, достаточно обеспеченный человек, чтобы купить десять заведений типа Лаклэрьер; но именно это я ей и скажу. «Ты хочешь клинику, ты хочешь зарабатывать себе на жизнь? Хорошо, я куплю клинику, и ты сможешь руководить ею, но это будет моя клиника, а я буду твоим боссом, вот в чем дело…»

— Моим боссом? Какая замечательная идея; Нея — мой босс! Правда, ты и есть мой босс… Я твоя ученица, твоя собственность, твоя вещь, все что угодно…

Я никогда не видела Директрису в таком состоянии.

Неожиданно она кажется мне такой молодой, еще более похорошевшей, если это вообще возможно, от этой идеи подчинения, отказа от руководящей роли.

— Я говорю «твоим боссом», но это просто манера говорить. Мне наплевать на это, но что касается твоих сомнений по поводу денег: поскольку ты не хочешь, чтобы я дала их тебе, ты можешь зарабатывать их сама.

Я чувствую, что идея заведования лечебным учреждением действительно радует Директрису. Но ведь есть еще Морис и отец тоже.

Отец, Морис. Морис, отец. Не уйти от этого. Один пропадает в тюрьме, другой не хочет иметь со мной никаких дел.

Потом вдруг ее осеняет идея разрешения всех наших проблем одним махом.

— Ты знаешь, Нея, единственный человек, который может освободить Мориса, это твой отец. Если бы твой отец вступился за него — отец жертвы, — это имело бы большой вес…

— Почему я не подумала об этом? Я только должна была сказать правду, сказать, что я солгала, что это было ошибочное доказательство и что он невиновен…

— Не так. Они никогда не поверят тебе. Они подумают, что ты из жалости хочешь спасти его. Нет, это твой отец должен вмешаться, только твой отец.

— Но он больше не хочет видеть меня.

— Ты единственная, кто говорит это. Он отдал тебе половину своих денег и всю твою долю наследства мамы, даже несмотря на то, что имеет в нем жизненно важный интерес. Это не жест врага. Он не говорил мсье Моссу, что не хочет тебя видеть, он сказал, что у тебя нет нужды видеться с ним, что совсем не одно и то же.

— Ты думаешь, я могу написать ему?

— Напиши, и мы посмотрим.

Я пишу. Почти две недели проходит, прежде чем я получаю известие. Но это не ответ. Мое письмо возвращается ко мне вложенным в старый желтый конверт с запиской от Мартино, бывшего шофера отца. Он пишет, что был нанят сторожем, а отец уехал.

«Я слово в слово повторяю, что он сказал мне, мадемуазель Нея. Он сказал: „Вы будете смотреть за домом до того дня, пока я не вернусь, получать большую почту и выбрасывать ее в мусорное ведро. Я не хочу, чтобы хоть одно письмо ждало меня по возвращении, договорились?“

Я уже почти выбросил ваше письмо вместе с другими, но увидел швейцарский штамп, а так как мне известно о Лаклэрьер и прочем, я догадался, что письмо, должно быть, от вас. Я подумал, вы будете беспокоиться. Поэтому вот оно. С ним все в порядке. Я высылаю его вам обратно, потому что ваш отец — трудный человек. Я не считаю его неприятным, но он ведет себя странно по отношению к таким вещам, не правда ли? Лучше я верну письмо вам. Во всяком случае, мадемуазель, есть надежда, что у вас все в порядке, как и у нас, и моя жена присоединяется ко мне и передает вам наилучшие пожелания. Ваш Мартино».

У меня на глазах появляются слезы.

— Ты видишь, он не хочет иметь со мной дела.