Неигра

Было веселое, свежее, весеннее утро. Солнышко играло в комнате, прохладное и легкое, как луна. Облака над урбанистическим пейзажем неслись со звоном, благоухала клейкая застенчивая липа, выглядывали из щелей между кирпичами дома желтые цветы, Августа обходила комнаты в свеженакрахмаленном фартуке и с тряпкой, и, уже без азарта или тоски, как в молодые годы, терпеливо пыталась победить пыль и загладить все следы разора после Полинкиных дебошей. Ведь даже просто передвигать ноги для Августы теперь стало не пустяковым делом. Паркет сделался «пересечённой местностью».

Почему-то Августе теперь всё время вспоминалась красная пудреница, неотвязно таки маячила перед внутренним взором, и было её жалко. То есть не саму пудреницу, сильнее даже царапин на её поверхности, всего, что было связано с ней и заключено в ней. Жаль не пудру, а время. Тешили мысли о прапраправнучке. Ей казалось иногда, что она решилась бы навестить даже далекую Испанию, если бы Анка позвала. Августа ждала, что Анка пригласит бабушку с сестрою. А пока что рассказывала обо всём Прошке. Получилось так, что начав с пудреницы она пересказала ему всю свою жизнь, как будто вся она была заключена в эту потёртую пластмассовую коробочку, как в сказочную шкатулку, и стоило её открыть, всё вспомнилось… Но Прошка итак всё знал! Он сам мог пересказать Августе всю её жизнь. Он даже лучше помнил события и вернее мог объяснить её собственные поступки и чувства.

Но этим весенним утром Августа не нашла своего приятеля в его повозке. Игрушечная коляска оказалась полна сыпучей, влажной, холодной земли. Вокруг еще только накануне чисто вымытый пол так же был усыпан землею, и новые ярко-охристые комья готовы были ссыпаться с самой верхушки горки. Августа замерла. Подошла осторожно, дотронулась до холодной земли и отдернула руку. Долго смотрела. Потом легонько потрогала желтый свежий венчик одуванчика – там росли те же одуванчики, что и между кирпичей на наружной стене дома.

– Прошка, – прошептала она, – для чего ты насадил здесь этот огород? Где ты?

– Я здесь!

Белой крылатой тенью промелькнул он в лазоревом небе, лучиком проскользнул в форточку и, хохоча, упал на руки Августы. Он был голый, такой тощий и прозрачный, что Августа стала озираться в поисках зеленой рубашки, и тут же заметила, что ею и вытирала пыль.

– Ах, Господи, как это могло получиться! – воскликнула она, поспешно отряхивая тряпицу и заворачивая его.

А он между тем жалобно и обиженно плакал. Августа растерялась, расстроилась, уговаривала его, расспрашивала, а он не отвечал вразумительно. Он голосил все громче, как неразумный невнятный младенец. Вошла Анка.

– Ба, Августа не выносит света. Зачем у тебя так ужасно светло?

Анка бросилась к окну и поспешно опустила шторы. В комнате стало темно. Ребёнок и впрямь затих. Анка упала в кресло и прикрыла глаза руками. Она была в строгом чёрном платье с пелериной, с кружевами и большими пуговицами.

– Достало меня это ослепительное лето!

– Анка! Это ты? – воскликнула Августа. – Поверишь ли, я не заметила, как ехала в поезде через всю Европу! Или в автобусе? Не помню! Я, кажется, даже не смотрела в окно! Так это и есть моя прапраправнучка?

Августа заглянула в лицо ребенку. Да, это была та самая девочка! В темноте нельзя было различить цвета, даже румянец у ребёнка на щеках не разглядеть, из-за чего она казалась в точности такой же, как на фотокарточке, чёрно-белой.

– Ты же любишь свет, солнце, море, яркие краски! – Заметила Августа Анке.

– Терпеть не могу! – Возразила Анка. – А она так вообще не переносит! Из-за неё мы не поднимаем штор никогда. Темно, зато интерьер получился необычный. Тебе нравится, ба? Это не наш сарай, правда?

Августа огляделась. Она находилась в просторной комнате, как будто красивой, но чем-то очень странной. Кроме создаваемого шторами полумрака здесь витала еще туманная мгла. Осторожно ступая, чтобы не споткнуться в этой мгле и в этом полумраке, Августа с маленькой Августой на руках обошла комнату и тогда поняла, что туманную мглу создают черный мягкий палас, устилающий весь пол, черная ткань, покрывающая стены, черная мебель и огромные черные глубокие шелковистые кресла, в одном из которых спряталась Анка.

– Это моя комната. Мне здесь хорошо и спокойно. Раньше я не могла дышать от пестроты и света.

– Но ведь ты писала другое! И на фотографиях всё выглядело иначе!

– Да нет, точно так, – возразила Анка.

Августа как раз набрела на что-то громоздкое, при ее прикосновении с шуршанием покатившееся по паласу. Выкатившись из тьмы в полумрак, оно оказалось детской кроваткой – резной, из черного дерева. И одеяльца, и подушечки, и простынки казались так же черными. Августа ахнула.

– Что за мода такая? Как ребёнок может жить и правильно развиваться в таком склепе? Да она вырастет слепой! Ты сошла с ума в этой Испании, бедная моя девочка!

– Это моя приватная территория, делаю, что хочу, – ответила Анка. – Если мой вкус отличается от твоего, это еще не значит, что я не в своем уме. А ей нравится.

– Лучше бы ты купалась в океане и щёлкала по носу дядю короля, чем так вот с ума сходить! Может быть, погуляем? Я хотела бы посмотреть на эту страну. Может быть, в Испании принято дурачиться?

Они собрались и вышли. Анка сменила длинное строгое чёрное платье на тоже черное, как ночь, и даже искрящееся звездами, но коротенькое платьице, перетянутое широким жестким черным поясом. Августу несколько смущала странная одежда внучки, смущала чернота изящной детской коляски. Но всего больше смущал её собственный не слишком подходящий для прогулок за границу наряд – старый потрёпанный халат из голубого сатина и к тому же в белую горошину, в котором она дома убирала пыль. Вот что значит собираться впопыхах! Наверное, это из-за Полинкиных фокусов она потеряла голову и ничего теперь не помнит. И всё же хорошо, что добралась.

Августа легко и бесшумно катила перед собой коляску. Ей здесь было значительно легче передвигаться, чем дома. Может быть, надежда помогает? Эту девочку она воспитает лучше всех предыдущих. Прапраправнучка вырастет такой умной, необыкновенной, совершенной, что станет подругой Августе. Может быть, как раз эту девочку она ждала всю жизнь, почти сто лет. Августа вглядывалась в младенца. Та тоже глядела на неё, спокойно, как Прошка.

Улочка была чистая, красивая, увешенная изящными балконами и декорированная множеством дверей и окон с навесами, затененная кронами деревьев. От этого она казалась чёрно-белой. Они свернули на другую подобную же улочку, потом на третью. Все улочки были чересчур тенисты и чёрно-белы.

– Я тебе покажу и настоящий Мадрид, – сказала Анка, только как бы у тебя голова не закружилась. Мы выйдем на самую большую улицу!

– Пойдём. – Сейчас Августа мало обращала внимания на архитектуру. Она искала свет и солнце для своей прапрапра.

– Ты посмотри, посмотри, какой город! – взывала Анка. – Ба, ты как будто не здесь!

– Задумалась! – Спохватилась Августа. – А хорошо ли здесь живут учёные?

Анка удивленно на нее взглянула.

– Что это тебе понадобились учёные, ба?

– Ты же хочешь учить Августу математике!

– Так вот ты о чем! Об этом не беспокойся. Тебе такая жизнь и не снилась. Вообще, повезло девчонке! Особенно с отцом. Если бы не Кузино благородное происхождение, если бы не его ловкость… Ну и Стефана, конечно, принимает участие. Всё, о чём я когда-либо мечтала, обломится Августе…

– И я много мечтала. В детстве, бывало, о горбушке чёрного хлеба. Потом уже никогда и ни о чём я не мечтала так горячо! А у Августы всегда будет такая большая горбушка чёрного хлеба, какую она только пожелает!

– Нет, ба, не выйдет. Здесь только белый хлеб. Но не волнуйся, она будет в шоколаде!

– И твоя прапрабабушка, и прабабушка, и бабушка, и мама – все мечтали. И если вспомнить – мало что у них сбылось, а уж беды были, о каких никто даже и не мечтал. А у Августы будут заводные игрушки. И она сможет сколько угодно вырезать себе бумажных куколок из фотографий…

– У неё будет компьютер, ба! Ей не нужны будут бумажные куклы! – Напомнила Анка.

– И в школу она пойдёт в красивом платье… Может быть время такое было – неправильное, а теперь прошло? Часы пойдут по-другому? Так не верится же! – Августа покачала головой.

– Что это ты такая пессимистичная, как будто она уже обречена? Ведь все как раз наоборот.

– Меня тревожит эта черная коляска, эти черные пеленки.

– Если тебя это так волнует, я попрошу Стефану, и она тебе объяснит, что в свободной европейской стране можно выбирать любой цвет пеленок – какой нравится! И ничего в этом нет особенного! – Заявила Анка с превосходством завзятой европеянки.

– Ну, здесь я твою Стефану за пояс заткну. Сама знаю про свободу и демократию. Только вот почему тебе нравится черный?

– Это чумной цвет. Ты поймешь. Хочешь мороженого? Слышишь шум? Сейчас мы выйдем на самую большую улицу Мадрида.

– А ты уже нашла школу для Августы?

– Стефана нашла. Но придется возить на автобусе.

– Я буду возить ее и в школу, и домой.

– Спасибо, ба.

– Одежду для неё буду заранее греть на батарее, до будильника…

– Ну ты приколистка! – Засмеялась Анка. – Ещё валенки ей купи, будет полный улёт! Посмотри вокруг!

Августа огляделась по сторонам.

Оживленная толпа двигалось по улице и переговаривалась. Но все эти весёлые неугомонные люди были в чёрном. Их фигуры напоминали графику, выразительный угольный рисунок на фоне белизны зданий. Не совершенно безупречной белизны, белый казался чуть пожелтевшим.

– Странный город, – заметила Августа, – я всё представляла ярким, пёстрым. Судя по твоим фотографиям…

– Почему ты не привезла Полину? – перебила Анка.

– Полинка фокусничает. У неё трудный возраст. Может быть, это пройдёт. Ты позвони ей!

– Ну а как поживает Прошка?

– Прошка! – Обрадовалась Августа. – Ты ведь про него еще ничего не знаешь! Оказывается, он…

Но Анка не слушала.