Неисправимый бабник. Книга 2

Витя побежал на кухню чистить картошку. Вскоре пришел и Никандр Иванович. Он достал банку тушенки и, когда картошка основательно поджарилась на сковородке, забросил ее туда, открыл две банки со свежим салатом, извлек икру и вяленую рыбу. Сели к столу.

После второго или третьего стакана тесть заговорил:

– Значится, руководствуясь решением партии и правительства… Эх, не то совсем… Я, понимаешь, партизанил в лесах Белоруссии. Как только начнутся каникулы – я вас поведу по местам боев. Лиза, тебе надо браться за перо. Пора написать книгу о том, что я пережил. Твоему муженьку тоже надо переходить на прозу. Проза – это вещь. Что он какие-то стишки карябает? Стишки – это полная ерунда. Опосля Пушкина нечего браться за сочинение стихов. Ты, Лиза, будешь обучать его прозе. Даже если он хоть одну страницу тебе напишет – уже хорошо. Что так зря болтаться? Весеннюю сессию вы уже оба сдали?

– Папочка, я тебя ждала. Позвони ты там этому новому декану Макаровой. Ты знаешь, она просто дура. Я все семинары посещала аккуратно, у меня там пятерки есть, зачеты и так могли бы выставить, а экзамены я пойду сдавать только после твоего звонка. Позвони, папульчик, а?

– А твой муж все сдал?

– Так точно, Никандр Иванович, все, – сказал Витя, гордо вскидывая голову.

– Тогда почему жене не помогаешь? Курсовую бы за нее написал, латынь перевел, аглицкий, ишшо там какие предметы есть. А, матьерьялизм, кретинизм и прочая наука. Я своей жене помогаю консервы закручивать, а ты помоги ей сессию сдать. Я позвоню, конечно, нет проблем, но вам и самим надо шевелить задницами.

Он налил еще по стакану водочки, опрокинул ее как минеральную воду. Дочь его поддержала, поскольку она тянула дай боже. Витя только глазами хлопал. Иногда сильно закусывал губу, чтоб не расхохотаться.

– Так вот, как я уже сказал, значится, мы воевали в тылу врага. Немцы давно оккупировали всю Белоруссию, двинулись на восток, а мы сидим в лесах с оружием в руках в полном, так сказать, окружении и ждем, когда немцы нас возьмут на мушку, когда нас вычислят.

– Вычислили хоть раз? – спросил Витя.

– Нет, ни разу.

– Награды у вас есть?

– О, много наград. Сам Калинин вручал. Он такой старичок, еле на ногах держался, а орден Отечественной войны лично сам прикрепил к моей груди. Так-то. А вы теперь книгу напишите об этом вдвоем с Лизой, она талантливая девушка, можно сказать, так тебе досталась…

– Но он не ценит этого, папочка. Я хочу, чтоб он был таким, как ты, чтоб получал много денег. У нас будет ребенок, ты, папочка, станешь дедушкой скоро. Я поздравляю тебя, папульчик мой дорогой. Давай выпьем за это, и если будет мальчик, я назову его твоим именем, он будет Никандр.

Тесть насупился, налил еще стакан, но не выпил.

– Папульчик, ну поздравь свою единственную и любимую дочь с замужеством. Мой муж… он в будущем… Короче, его ждет великое будущее. Ты вспомни, кем был Ленин! Жалкий эмигрант. А Сталин? Недоучившийся священник. И что же? Сами себя назначили гениями. Мой Витенька точно так же поступит.

– Ты не трожь Ленина и Сталина. Это гении. Их человечество ждало на протяжении тысячелетия, а твово голяка никто нигде не ждет. Так что рано тебя проздравлять, и детей заводить рано, – пробурчал он. – Как же ты книгу напишешь, если у тебя карапуз будет расти? – Он с каким-то укором посмотрел на ненавистного зятя-голодранца, который так коварно втесался в его семью и уже успел сбацать ребенка, чтоб его не могли выгнать из дому. – Это ты все виноват, голодранец. Ишшо на работу не устроился, а уже детей штампуешь… голь перекатная. Если бы ты в партизанах служил – ты был бы совершенно другим человеком. Вон у нас с Валентиной первые три года детей вообще не было, а ты не успел выйти из загса и тут же сунул ей ребенка в живот.

– Нет, это было не так. Перед тем как пойти в загс, вернее, за день до этого Лиза… отослала меня в аптеку, а сама…

– Перестань! – закричала Лиза и схватилась за голову. – Я сейчас вообще уйду из дому. Я не желаю слушать всякие бредни, которые бродят в твоей дурной голове. Папульчик, ты не слушай его, он действительно голодранец, он неблагодарный…

– Я когда был в партизанах, у нас вообще не было женшин на виду, и мы одичали одно время. Потом, когда увидели их, они, женшины, нам стали казаться святыми. Так-то, зятек – пустой мешок. Я, значит, завтра позвоню дилектору юнирситета, ты, дочурка моя ненаглядная, все им сдашь – и поезжайте к его матери в Закарпатье. Я триста рублей вам даю на дорогу. Это на билет туда и обратно. Кормить вас будет свекровь, у нее, небось, молочко свое.

– Спасибо, папульчик, – сказала Лиза и захлопала в ладоши. – Я там никогда не была, а так хочется, так хочется! Там, говорят, красиво.

– Только чтоб вас там бандеры не повесили, кишки вокруг дерева не обмотали. Западники – страшный народ. Дикий народ. К коммунихтической сивилизации не приобщены.

– Тогда нам туда не следует ехать, – раздражительно сказал Витя.

– Почему не следует? Ты ведь среди них – свой, договорись, – сказал Никандр.

– Боюсь, что не удастся.

– Почему?