Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Толпа на площади послушно дремала, терпеливо выслушивая пламенные панегирики советскому строю, партии и правительству, при которых получаются такие замечательные пединституты и выдающиеся Иваны Сергеевичи. Речи повторялись почти слово в слово. Собственно, в произнесении их не было необходимости, потому что они были вполне предсказуемы. Поэтому фраза «дорогие россияне», произнесенная голосом Владимира Владимировича Путина, диссонансом врезалась во всеобщее благолепие.

В руках у Сергея не было бумажек. Он не пытался выпятить живот для солидности, а, спрятав одну руку в карман и второй оживленно жестикулируя, покачивался на носках.

– Никакой мягкотелости! – заявлял он. – Чему нас учил товарищ Ленин? Он учил нас непримиримости классовой борьбы. Те, кто внимательно читал его работы, понимают, что наш замечательный советский строй держится на постоянном… – Сергей помолчал, борясь с соблазном сказать «насилии», но счел, что это слишком прямо, – постоянной жестокой борьбе. – Ему пришлось повториться, но это не имело значения.

– Да, почти восемь миллионов наших сограждан сидят в концлагерях. Ну и что? – вопросил он, выбросив правую руку вперед, а в левой зажав свою клетчатую кепочку с пупочкой, – ну совсем как вождь, только цветовая гамма слегка отличалась. – Да, мы расстреляли еще десять миллионов человек. И поделом! Они не хотели согласиться с нашей великой идеей и жить в нашем счастливом обществе – и их не стало!

Начальство срочно перестало дремать. На лице секретаря парторганизации появилось жалобно-недоуменное выражение, – ведь так все славно начиналось! Дьяконов в ужасе округлил глаза, а проректор схватился обеими руками за пухлые щеки.

– С ума сошел? – шипел секретарь парторганизации Валерий Алексеевич Булочкин, протягивая к нему сзади руки и дергая за рукав. – Замолчи сейчас же.

– В великом тысяча девятьсот семнадцатом году, – продолжал он, и Булочкин благоговейно отстал, – мы отобрали частную собственность и забрали ее себе. – Бедный Булочкин опять насторожился. – Некоторые могут сказать, что эту частную собственность собственным трудом и недюжинным умом заработали себе те, кому она принадлежала. Другие могут пойти еще дальше и заявить, будто экспроприация экспроприаторов была грабежом под идейным прикрытием.

Сергей сделал паузу, во время которой люди в черном привалились друг к другу, схватившись за сердце.

– Чушь! – резко выкрикнул Сергей. Дьяконов подпрыгнул, а Булочкин присел. – А как же насчет поделиться, господа? С трудовым классом, который не знает ваших там законов экономики, зато отлично умеет орудовать лопатой? А не хотите делиться – пожалуйте в лагеря, лес валить. А надо будет, – Сергей чиркнул ладонью над толпой, и толпа присела, в ужасе прикрывшись лыжами, – и расстреляем!

И не надо обвинять нас в жестокости! Мы не только эксплуататоров и их потомков расстреляем! Мы расправимся со всяким, кто будет говорить, что, дескать, владельцы частных предприятий давали им хорошо оплачиваемую работу и что при них они жили гораздо лучше, чем сейчас, не зная лишений. И не надо нам говорить, – грозно заявил Сергей, – что расстреливать детей жестоко. А может, этот ребенок нам опасен? Может быть, он захочет жить богато, как жили его отец или дед? И начнет составлять заговоры против советской власти! Надо будет – уничтожим половину населения, если это – враги великой идеи!

Люди испуганно посмотрели друг на друга, желая убедиться, что толпа не стала вдруг в два раза меньше.

В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Сергей поднял ладонь вверх, будто успокаивая толпу, и приложил горевший желтым огонечком телефон к уху.

– Серега, – послышался ленивый голос Андрея. – Похоже, тебя дома будут ждать орлы из НКВД. Будь готов!

«Ну вот, – тоскливо подумал про себя Сергей. – Уговорил я их все-таки. То-то Барсов доволен!»

– Так точно, товарищ Гуля! – сказал он вслух. – Линию партии разъяснил. Уже заканчиваю.

– Ты там не очень-то резвись, – встревоженно предупредил Андрей.

– Так точно, – бодро отрапортовал Сергей. – Привет Иосифу Виссарионовичу и всем товарищам по партии.

Он сунул телефон в карман и как ни в чем не бывало посмотрел на толпу. Толпа остолбенела и не отрывала от него сотни настороженных глаз.

– В конце концов, – продолжал вещать Сергей, – сыну Марины Мнишек было всего три года, когда его повесили рядом с матерью. Потому что, – кровожадно заключил он, – враг – он и в три года враг.

Сергей поискал взглядом подполковника Селиванова и, найдя, бурно ему обрадовался.

– И давайте поприветствуем людей, которые помогут нам в трудном деле освобождения нас от врагов великой идеи – ленинской идеи! Пусть в их руках не дрогнет карательное оружие!

И, глядя на свирепо покрасневшего подполковника, начал энергично ему аплодировать. Возле Селиванова мгновенно образовалось пустое пространство. Стоявшие рядом люди опасливо отшатнулись, некоторые матери похватали на руки детей, а глава местного НКВД бешено вращал глазами, сатанея от невозможности расстрелять Сергея прямо сейчас.