Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Артемьев смущенно потупился. Сергей выжидательно смотрел на него. Не дождавшись пояснений, он сухо сказал:

– Если вам захотелось дать Курицыной поиграться, этот отчет можете оставить себе. Мне его даже не показывайте. Я сам сделаю.

Когда Артемьев уже был в дверях, Сергей, не оборачиваясь, спросил:

– Может быть, она ваша незаконная дочь?

Артемьев замер:

– Откуда вы знаете?

Давно Сергей так не удивлялся.

– А что, правда дочь?

– А вы не знали? – разочарованно сказал Артемьев.

– Нет.

На лице Артемьева отразилась сложная гамма чувств. Из которых, судя по всему, главными были два – запоздалое желание заклеить себе рот, а потом – убить Сергея.

– А что, вы это скрывали? – уточнил Сергей.

– Вообще-то, да.

– Бог мой, да почему?

– Ну, ее мать так хотела. Инне было уже двадцать лет, когда мне сказали, что она моя дочь. Мать не хотела ее травмировать.

Сергей с изумлением воззрился на шефа.

– Как можно травмировать, сказав, что у нее есть отец?

– Ну, не знаю, – растерянно пожал плечами Артемьев. – Ее мать не хотела… Все это так сложно. Инна могла бы задавать себе вопрос, почему у нее не было отца двадцать лет, и винить в этом меня.

– А почему не мать?

– Ну ведь отец-то я!

– А вы в этом уверены? Вы сделали тест на отцовство?

– Тест, конечно, не делали. Зачем? Ведь ее мать мне сама об этом сказала. Какой смысл ей врать? Да я и сам вижу. Она на меня похожа.

На взгляд Сергея, Курицына с ее внешностью Барби и длинными ногами нисколько не напоминала низкорослого круглолицего Артемьева. Он смерил его долгим взглядом.

– А что, не похожа? – смущенно спросил Артемьев.

Сергей пожал плечами и отвернулся к монитору.

– Какая у вас зарплата?

– При чем тут моя зарплата? – вспыхнул Артемьев, но Сергей его уже не слышал – он был весь в базе данных.

К вечеру его энтузиазм угас. Что-то мешало ему работать. Уже дома он понял, что. Сокамерники. Мальчишка вроде немного отъелся и стал почти нормально общаться. Даже Захар Африканович, сокрушавшийся, что не увидит сына, стал немного бодрее. Черт его знает, но, похоже, его присутствие действовало на них благотворно. И Селиванов может без него совсем обнаглеть. Сергей еще немного послонялся по квартире, дождался отца, попрощался и обреченно зашагал к лаборатории.

Он был уверен, что застанет там только дежурного ассистента, – рабочий день был давно закончен, и Андрей с Барсовым давно должны были уйти домой. Однако там была вся компания во главе с Анатолием Васильевичем, которая шумно дискутировала о чем-то. Экспрессивный француз стоял на столе и что-то возбужденно кричал, стараясь заглушить голос немца, а Барсов чертил у себя в блокноте. Поляк, оживленно жестикулируя, нашептывал ему в ухо.

XXI

Появления Сергея никто не заметил.

– Добрый вечер, – удивленно сказал он.

Поляк скользнул по нему взглядом, явно не видя его.

– Добрый вечер! – крикнул Сергей погромче, и все взгляды обратились к нему.

– А, все-таки решили вернуться? – приветливо спросил Барсов, засовывая блокнот в карман.

– Как там все? Живы? – хмуро спросил Сергей.

Андрей отвел глаза.

– Живы пока, – сказал он. – Надзирателя вот собрались расстреливать. С минуты на минуту ждем. Приговор был уже.

– Вы тут все спятили, что ли? – закричал Сергей. – Это вам тут кино, что ли? Его же из-за нас расстреляют.

– Это есть детячество! То есть, ентшульдиген, ребячество, – возмущенно сказал немец. – Вы должны были просмотреть архивы НКВД. Если этот надзиратель был расстрелян, значит, гешефт не ваш!

– Гешефт? – изумленно переспросил Митя.

– Ну, не ваш тьело! – раздраженно поправился немец. – Ведь он уже того, стрелян, ферштеен? Больше пятьдесят лет назад!

– С одной стороны, – начал француз, – вы не можете спасать всех, кто был расстрелян. Это уже свершившийся факт. С другой стороны – куда вы здесь денете всех спасенных вами? Тут и так наблюдается перенаселенность населенности, то есть населения. Хотя, конечно, всех жалко, но наша миссия…

– Тюремные архивы… – гнул свое немец. – Надо спасать только тех, кто был стрелян из-за нашего вмешательства. А остальных пусть стрел… стрелить... расстрелить.

– Вот, – пожаловался Барсов Сергею. – Эта канитель уже весь вечер длится. А ваше мнение?

– Кого спасем, после пятого марта обратно отправим. А может, их и сюда забирать не придется. Вы как хотите, – решительно добавил он, – а своих расстреливать не дам. Кстати, – спохватился он. – Что там с тюремными архивами?

– Сожгли все архивы, – ответил Барсов. При этом он нисколько не выглядел опечаленным.

– Как можно сожгли? – кипятился немец. – Нельзя сожгли! Непорядок.

– Еще в пятьдесят третьем сожгли, – объяснил Барсов. – Сразу после смены власти. Скрывали следы. А это значит, что расстреляли практически всех.

– С одной стороны… – начал немец, – это не ваша вина. Но, с другой стороны, вмешательство…

– Но как же гуманитарная функция человечества? – простер руку поляк.

– Поделом ему! Он сам людей избивал и расстреливал! – перебил его француз.

– И так – уже три часа, – сообщил Андрей.

– Да погодите вы! – рявкнул Сергей. Все изумленно воззрились на него.

– Вы сами говорите, что вмешательство нежелательно.