Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Селиванов продолжал сидеть на стуле, тупо глядя на то место, где еще секунду назад был его стол. Стол начальника, заметьте. За которым он чувствовал себя как за надежной броней. Потому что на нем был мраморный чернильный прибор, телефон-вертушка, протоколы последних заседаний, бутерброды с колбасой и пистолет. Без стола он был как без одежды – весь голый и незащищенный. К тому же, хоть он не читал в детстве сказок, – честно говоря, он вообще ничего не читал, – у него начали закрадываться мысли о всякой чертовщине. К исчезновениям Бахметьева он уже привык, но чтобы целый стол! С мраморным письменным прибором! Впервые к его привычной злобе стал примешиваться неконтролируемый страх. Он поднял голову и встретился глазами с заключенным Бахметьевым. Впрочем, с каким там заключенным?! Он только притворялся заключенным! А сам преследовал цели… Какие же цели он преследовал? В обход линии партии и правительства? Страх мешал ему думать. Взгляд Бахметьева был холодным и беспощадным. Он медленно подошел к сейфу мимо продолжавшего вжиматься в свой стул Селиванова.

– Считаю до трех! – грозно сказал он.

Селиванов бы и рад был вскочить, но не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Страх перед чем-то неподвластным ему победил все остальные чувства.

Между тем Бахметьев продолжал как-то нехорошо ухмыляться. Подполковник Селиванов не любил, когда так ухмыляются. Это значит, что человек перестал бояться и решился на что-то, от чего Селиванову может стать очень неприятно. Подполковник Селиванов издал невнятный хриплый звук.

– А что у нас в сейфе? – осведомился Бахметьев.

Селиванов продолжал молчать. Не потому, что ему нечего было сказать. А потому, что язык отказывался двигаться.

– Я и так знаю, – продолжал Сергей. – Табельное оружие, пара циркуляров из Москвы – разнарядка на первую категорию и вторую. Правильно? Сколько человек по плану ты должен расстрелять, а сколько – отправить в лагеря лет на двадцать пять. И бутылка водки.

Селиванов зажмурился: откуда он знает? Видит насквозь! – ахнул он. Да человек ли он, в конце концов? Или этот… вурдалак какой-нибудь. Про вурдалаков он помнил – бабушка рассказывала в детстве. Тогда он, затаив дыхание, слушал ее, лежа на печке и закрываясь от страха одеялом. Но тот страх был веселым и захватывающим – он знал, что этого не бывает. А вот теперь, оказывается, бывает, и одеяла поблизости не наблюдалось…

Когда он снова открыл глаза, сейфа уже не было. Зато был Бахметьев, который навис над ним грозной тенью и, схватив за шиворот, поднял со стула. Селиванов уже не сопротивлялся, сообразив, что он легче сейфа, и по этой причине Бахметьева лучше не злить. Изумленная Дарья Тихоновна, которой в последнее время приходилось удивляться уж слишком часто, наблюдала, как заключенный Бахметьев держит за шиворот ее начальника, а бледный начальник того и гляди упадет в обморок. Видать, отчего-то нехорошо стало подполковнику. Спасибо заключенному Бахметьеву, что он так заботливо придерживает его за воротник. А то вот-вот рухнет начальник прямо на стол секретарши.

– Ну? – немного невежливо встряхнул Селиванова Бахметьев.

Дарья испуганно замерла, но подполковник почему-то совсем не рассердился.

– Я… это самое… Скворцова позови, – с трудом скосил Селиванов глаза на секретаршу.

– Да, позови-ка нам срочно Скворцова, – согласился Сергей.

Дарья судорожно схватилась за телефон, и через полминуты рысцой примчался Скворцов. Вскоре Сергей потребовал, чтобы его проводили в камеру, – что и было выполнено с чрезвычайной поспешностью и осторожностью. Казнь надзирателя была отложена, члены тройки были приглашены на завтра подписывать новый протокол, а обитателям камеры, в которой некогда жил Сергей, созданы максимально благоприятные условия.

Вениамин Карлович стал получать на завтрак манную кашу. Заключенных распорядились больше пока не вызывать на допросы и закрывать глаза, если в их камере неожиданно окажутся невесть как проникшие туда посетители. Правда, члены тройки выпучили глаза, услышав про такое неслыханное дело, как оправдательный приговор, но Селиванов заткнул всем рты, сославшись на новые секретные распоряжения Самого. А про новый гуманный режим для заключенных он и заикаться не стал – тут никаким циркулярам не поверят.

Бахметьева освободили со всевозможными справками в надежде, что он никогда больше не посетит данное учреждение.

После некоторых колебаний Селиванов нерешительно наведался в камеру двадцать шесть. Немного постояв, он аккуратно прикрыл дверь, стараясь не смотреть на бутылки йогурта на столе. Он с большим удовольствием отметил, что Бахметьева там не было. А йогурт – он что ж, он не опасный. Хотя очень напоминает об опасности, если вдуматься, как он появился в камере.

Селиванов рано успокоился. Когда он вошел в свой кабинет, бывший заключенный Бахметьев уже поджидал его там.

– Я все сделал, все, как вы сказали! – поспешил заявить подполковник.

– Молодец, – кивнул Сергей. – А, с другой стороны, куда вам было деваться? Теперь слушайте меня внимательно.