Неистощимая

А наш Цветков задолго до своей смерти изобрел противовшивый препарат, но он оказался никому не нужным. Мы же вам не раз, помнится, об этом говорили.

Вернемся на Ледовую Арену Собраний, где промокшие насквозь люди, давя друг друга, побежали с трибун. Уже ничего невозможно было услышать в общем гаме, только однообразное и неровное, словно бы некто, развлекаясь, крутил туда-сюда колесико реостата, убавляя и прибавляя звук, – только, значит, общее однообразное «ааааааа», в котором тонули и крики боли, издаваемые растоптанными, и трески ломающихся пластиковых сидений, и сухие звуки винтовочных выстрелов с самой уже верхотуры, где сидели тоже, как и пожилой, не задетые ливнем снайперы, которые имели непреложный приказ открывать огонь в случае, если кто-либо поднимется со своего места, вот они и стреляли несколько мгновений вниз, в бегущую толпу собранных сюда правоверных активистов МХПР. Человек двадцать подстреленных упали под ноги бегущим; этого никто не заметил – под ноги бегущим беспрерывно падали люди и без всяких снайперских винтовок.

– Ааааааааааааааа!!!!!!!!

В Ксюху тоже, разумеется, стреляли, но пули не то чтобы не причинили ей никакого вреда, а просто огибали ее по сложной траектории, будто бы идущий на посадочной глиссаде самолет. Как только раздались первые выстрелы, Ксюха вновь подняла указующий перст, из него вылетела еще одна молния, и под крышей по всему периметру Ледовой Арены побежала огненная полоса. Теперь помимо общего ора стал слышен ветровой шум, который всегда возникает при большом пожаре. Выстрелы немедленно прекратились. А Ксюха послала молнию вниз, прямо в пол, и сразу негорючее металло-пластиковое покрытие Ледовой Арены Собраний вспыхнуло и разверзлось, словно бы бесфоменные и бестелесные хляби морские, и бегущие начали падать вниз, туда, в черную, никак не освещаемую бушующим огнем пустоту. Ксюха ничью жизнь никому не обещала сохранить.

Мало кто знал, а мы вам скажем, дорогие мои: там, под полом, где прежде помещалось сложное холодильное оборудование, изготавливающее на Ледовой Арене прекрасный, отвечающий самым лучшим мировым стандартам лед, теперь стояли трехметровые в обхвате емкости с водкою – стандартные железнодорожные цистерны, по специально проложенным рельсам однажды заведенные под Арену и намертво – мы можем употребить сейчас это слово? – намертво укрепленные там под системою насосов, сливных кранов, фильтров, воронкообразных горловин, змеящихся повсюду шлангов, припаянных на крутых боках лестничек и ручек.

Ксюха послала молнию, и тут же клепки на всех обечайках цистерн лопнули, как лопаются застежки лифчика у неудержимо набирающей вес дамы, входные люки на всех цистернах сами собою распахнулись, и из них фортанами начала бить водка, а затем и цистерны перестали существовать – сначала отлетели, как отрезанные, эллиптические боковины, и сразу же потерявшие жесткость стальные цилинды развалились по сварным швам; водка хлынула, образуя цунами. И в эту страшную круговерть падали и падали люди. Водка начала подниматься, как поднимается мутная вода в неправильно вырытом колодце, кружа трупы и еще живых утопающих, заливая вздымающиеся из бездны руки, открытые в неслышимом вопле рты, выныривающие и тут же пропадающие в глубине головы.

Посреди волн на невидимом под водкою постаменте незыблемо стояла Ксюха. Теперь она вновь оказалась в голубом свадебном платье и обрезанных по щиколотку сапогах – в том прикиде, в котором она венчалась Цветкову. Вокруг ног Ксюхи закрутились водовороты; водка теперь перестала подниматься и схлынула. Ксюха шагнула с постамента прямо в безумную влагу, но не двинулась, как можно было бы ожидать, яко по суху, а оказалась на совершенно твердой почве. Сгоревший и обрушенный пол Ледовой Арены вновь принял свой прежний вид. Пожар вдруг прекратился, только теперь ни одного человека, кроме Ксюхи, не было здесь, и никаких следов пребывания людей не виделось ни внизу, ни вверху, ни по сторонам. Ни живого не стало заметно, ни мертвого, водка всё и вся унесла за собою в геенну. Живой тут присутствовала сейчас только Ксюха, а мервым – только Цветков. Ксюха держала тело Цветкова на руках. На Цветкове теперь не стало дурацкого желтого костюма, а были надеты выглаженная белая рубашка и старенькие, но выстиранные джинсы. Сам Костя выглядывал причесанным, усы его – аккуратнейшим образом подстиженными, никаких следов крови и страшных ран не осталось на нем.

С мертвым Цветковым на руках Ксения направилась к выходу, прошла пустыми коридорами и вышла на площадь с тыльной стороны бывшего Ледового Дворца, на которой по-прежнему стояли побатальонно войска, уходила вдаль череда тентованных «газончиков», привезших сюда служивых людей, а у входа по-прежнему были припаркованы несколько бронетранспортеров и полицейских машин и чижиковский КАМАЗ с разбитыми, осыпавшимимся стеклами и с лежащим на руле мертвым, сразу же, как только началась во Дворце катавасия, застреленным Чижиком.

Неистощимая