Неистощимая

– Как же это? – Красин оторопел от прямого вранья в монастыре. – Час назад зашла княжна Катерина Борисовна! Эй! Эй! – он уже, не обинуясь, заколотил в дверь кулаком. В ответ раздался яростный собачий лай.

– Выпущу собак, добрый человек, – ласково сказал голос. – Еще раз эдак стукнешь – выпущу собак.

Красин молча пожевал губами – материться у стен монастыря было бы совершенно невозможно. Он пожал плечами и безотчетно пошел вокруг стены, тут же сообразив, что надеется отыскать какой-нибудь лаз, дыру или, помогай Бог, другую потайную дверцу и тут же признавшись себе, что обманом проникать на территорию женского монастыря все-таки ему невместно, неловко, Красин был, как вы и сами понимаете, дорогие мои, Красин был воспитанный человек. Но Катя, Катя! Что ж такое? «Господи, ты все видишь! Господи, помоги!» – задирая голову к сияющему звездами небу, мысленно закричал совершенно не религиозный Красин. И Бог без промедления помог Красину. Через несколько всего минут Красин наткнулся на маленький контрфорс, выложенный уступами – так выкладывают подпорки под убывающую с высотой статическую нагрузку. Красин тут же, словно бы кошка разве что, обдирая голые ступни об углы кирпича, залез на стену и заглянул внутрь.

За стеною, во всем монастыре стояла глубокая, звенящая тишина, полная темень лежала на всем. Красин прислушался. Нет, тишина дышала. Что-то или кто-то двигался из середины монастыря, от двухэтажных палат сюда, в его сторону. Мелькнуло пятно света, потом сразу же еще одно и еще одно. В неровном колышущемся свете фонарей показалась процессия. Впереди шла высокая и статная монахиня в куколе с двусторонними шлемами поверх апостольника, застегнутого на груди булавкой над золотым крестом; на мгновение Красину показалось, что впереди идет очень молодая, чуть не ровня восемнадцатилетней Кате – такая сухая, стройная у идущей впереди была фигура, но ровней Кате монахиня никак не могла быть – впереди шла несомненно игуменья монастыря преподобная Татиана, да ведь и более никто, кроме игуменьи, не мог носить поверх облачения наперстный крест. За нею, светя Татиане под ноги, двигалась Исидора, и Красин тотчас же ее узнал, а следом попарно, держа над головами фонари, выступали монашки – пар десять или двенадцать увидел Красин, и тут же он узнал Катю. Та тоже, разумеется, оказалась в апостольнике, и бледное Катино лицо в нем поразило Красина сейчас; словно бы не Катя вовсе шла по выложенной камнями дорожке – такою Катю не видел Красин еще никогда. Катя шла, держа под руку пожилую монахиню. Та чуть прихрамывала, и поэтому Красину показалось, будто бы и Катя сейчас прихрамывала, как эта старуха-монашка, во всяком случае, Kатину походку не узнал сейчас Красин.

Процессия, двигаясь точно по мощеной дорожке, обогнула лужайку перед храмом – Красин уже смотрел на Катю только со спины – процессия обогнула, значит, лужайку и вошла в открывшиеся двери храма, откуда полился ровный теплый свет; свежая, изумрудная днем трава казалась сейчас под ним сделанной из темного бархата. Повисла вновь тишина, в тишине раздались непонятные стуки, и потом далеким басом сильно и властно произнесли:

– Благословите, матушка!

Игуменьи в монастырях имеют право благословления, но, как вы сами понимаете, дорогие мои, женщины даже в женских монастырях службу в православном Доме Молельном вести никак не могут, и единственными мужчинами в женских обителях оказываются настоятель монастырского храма и дьякон при нем. Попики в женские монастыри обычно направлялись не так, чтобы сильно видные собою, обычно случались монахи-старички с дребезжащими теноровыми голосами, и дьяконов также посылали в женский монастырь только, разумеется, монашеского сана и совсем уж согбенных летами – аж на седьмом, самое малое, десятке лет, а тут священнический бас вырисовывал в воображении – вчуже, Красин не видел дьякона – дородного и даже, прости Господи, пузатого мужчину лет сорока самое большое.

– Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, и ныне, и присно, и во веки веков, – отвечал дьяконову басу хорошо поставленный, твердый старческий женский голос.

– Аминь, – выдали согласные женсие голоса.

– Миррроммм… Гооосс… подууу… помооолимсаааа! – сотряс воздух дьконовский бас.

– Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи помии-илууууй, – высоко и безмятежно запели монашки.

Встревоженный, но отчасти и успокоенный Красин безотчетно перекрестился, попытался услышать в хоре Катин голос и – не услышал. Он принялся было вновь вслушиваться, но тут изнутри к стене наконец подлетели собаки, так что следующее суровое предложение дьякона – «О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся» он тогда не услышал; странно, что собаки почуяли Красина только сейчас. Пение, несмотря на дикий лай, не прекратилось, Красин же почел за благо тут же ретироваться; за Катю, по крайней мере, он мог быть спокоен, с Катею покамест ничто плохое не произойдет в монастыре.

Пробежав, наверное, полверсты, Красин остановился и прислушался.