Неистощимая

– В аверну все пошли, товарищ первый… Губернатор, кажется, что-то истерит… Никого не подпускают, ближе пока не подойти… Пельмени подают… Кто-то еще заходит… О! – в голосе прозучало удивление. – Это учитель Коровин, товарищ первый! Я его знаю, дочку английскому учит, – тут интонации одного из таинственных глухово-колпаковских голосов неожиданно потеплели, – так точно, он и есть…

Тут мы должны признаться в некотором невладении материалом, дорогие мои. Дело в том, что узнанный таинственным голосом учитель Коровин, как мы вам уже ранее сообщали, являлся завзятым глухово-колпаковским краеведом, входил в сношение с иностранной организацией ЮНЕСКО со штаб-квартирой в Париже – пусть и в безответное сношение, но ведь входил! А также вместе с находящимся в разработке экологом Дыниным открыто выступал против ликвидации городского кладбища и строительства на его месте развлекательного центра, то есть, против официального решения властей и, воля ваша, никак не мог не поступить в такую же разработку к нашему полковнику. Работа есть работа. И тот факт, что теперь вот Коровин зачем-то тусуется с приехавшими иностранцами, так же не мог не насторожить службу Овсянникова. А признаёмся сейчас мы в том, что сами не можем понять, почему таинственный голос, наверняка видевший разрабатываемого со стороны уже не один раз, сейчас признал его не сразу и не профессионально. Понять мы этого не можем, но можем предположить, что наш Глухово-Колпаков такой удивительный город, в котором таинственных голосов великое множество, а не пять и даже не шесть, как мы вам ранее говорили, и каждый из голосов вещает на собственную тему, словно бы настроившись на одну-единственную волну. Так что голос мог сразу Коровина и не признать. Эту нашу догадку косвенно подтвердил и Овсянников, поднесший к уголку рта рацию и раздраженно проговоривший:

– А что Коровин там делает? Это они его пригласили?

На что немедленно получил ответ – как раз от другого таинственного голоса!

– Я четвертый. Это секретарь губернаторский его пригласил, товарищ первый. Их губернаторский толмач с радикулитом лежит, а толмачиха в отпуске, уехала в Сочи.

– Каз-зел! – сказал Овсянников неизвестно про кого, мы подозреваем, что про Ивана нашего Сергеича. – Сам козел и пустил козла в огород… У этих же есть своя переводчица… Ладно, добро, – довольно непоследовательно заключил полковник и приказал: – Работаем пристально.

Овсянников выключил рацию и припарковался метров за сто от таверны, внимательно разглядывая гостей. Под его ладонью, вроде бы случайно прикрывающей глаза, сам собою оказался маленький, похожий на театральный, но на самом деле двенадцатисильный бинокль. Так полковник просидел недолго, минут десять, составляя для самого себя первое впечатление и словесные портреты действующих лиц. Еще он, разумеется, проконтролировал наличие в нужных местах собственных сотрудников – все оказалось в порядке, а сотрудники для себя отметили, что шеф лично контролирует происходящее. Еще полковника интересовало, присутствуют ли на встрече журналисты. Таковых, к его удовольствию, не оказалось, и он уехал раньше, чем все вдруг поднялись и отправились на кладбище. О кладбищенском вояже губернатора и его гостей Овсянников, вновь включивший рацию, конечно же, немедленно был извещен, а мы уж не станем вас утомлять прямой, если так можно выразиться в нашем случае, речью нескольких таинственных глухово-колпаковских голосов, рассказывающих о событиях. Через некоторое время всем этим голосам предстояло произнести: «Бурят», что в нашей правдивой истории гораздо важнее. Но и о кладбище тоже мы вам еще расскажем, дорогие мои. Не сомневайтесь.