Неистовые джокеры

Рулетке, которая зачарованно смотрела на белые кости пальцев на фоне рубинового бархата плаща Тахиона, померещилось, будто за плечом у него стоит сама Смерть. Она медленно поднесла к глазам руку и принялась ее разглядывать. Сухожилия, двигавшиеся под кожей цвета кофе с молоком, светлые полукружия у основания бежевых ногтей, крошечный шрамик на указательном пальце — порезалась, когда в шесть лет училась готовить… Потом перевела взгляд обратно на Кристалис, которая уже почти скрылась за дверью «Дворца», и подумала: «Это я должна быть такой, как она, это ведь я — Смерть».

Она ощутила прохладное прикосновение к разбитой щеке. Возврат к реальности.

— Мадам, вам нехорошо? У вас был такой вид, будто вы вот-вот упадете в обморок.

— Да… нет… все в порядке, — пролепетала она.

Рука обвила ее талию до странности уверенно — это так не вязалось с его хрупкими чертами.

— Пожалуйста, присядьте.

В колени ей ткнулась металлическая кромка стула, она упала на сиденье и только тогда поняла, насколько близка к обмороку. В руки ей сунули бокал с бренди.

— Не надо.

— Это испытанное, хотя и несколько старомодное средство от обмороков.

К ней вернулось чувство юмора, и она выпрямилась на стуле.

— А я достаточно старомодна, чтобы знать, насколько сейчас рано для бренди.

И с изумлением увидела, как малиновая волна разлилась по его лицу, а рыжие ресницы опустились, чтобы скрыть досаду, промелькнувшую в этих фиалковых глазах. Тахион поспешно забрал бокал и поставил его подальше от них обоих, как будто навсегда отказывался от спиртного.

— Вы правы. И Кристалис тоже права. Еще слишком рано, чтобы напиваться. Чего бы вы хотели?

— Какой-нибудь фруктовый сок. Я… я только что поняла, что сегодня с утра выпила всего лишь чашку кофе.

— Ну, это совершенно никуда не годится, но дело легко поправимо. Секунду.

Он вскочил со стула и бросился во «Дворец».

Рулетка уткнулась лбом в руку и попыталась переосмыслить все происходящее — или, пожалуй, впервые за все это время серьезно задумалась. Человек, который разрушил ее жизнь, до этой минуты оставался для нее расплывчатым образом. Например, она совершенно не представляла себе, что он такой маленький, что у него такая ласковая улыбка и такие старомодно-изысканные манеры, которые были бы уместны скорее в какой-нибудь гостиной восемнадцатого века.

«А Гитлер любил детей и маленьких зверюшек, — напомнила она себе. Ее взгляд остановился на одном из игроков в футбол, маленьком мальчике, чье непомерно раздутое тело держалось на тоненьких перепончатых ножках, — он радостно захлопал похожими скорее на пингвиньи крылья руками, когда забили мяч. — Его злодеяние слишком чудовищно, и его гибель облегчит не только мои страдания».

Такисианин вернулся и поставил перед ней стакан с апельсиновым соком. Он смотрел, как она пьет, откинувшись на спинку стула. Молчание, казалось, ничуть не тяготило его; такие мужчины встречались ей нечасто. Большинству требовалось, чтобы женщина рядом с ними щебетала не переставая — это придавало им ощущение собственной значительности.

— Лучше?

— Намного.

— Поскольку мы, по-видимому, незнакомы… Меня зовут доктор Тахион.

— Рулетка Браун-Роксбери.

— Рулетка, — повторил он немного на французский манер. — Необычное имя.

Она повертела стакан, оставив на столе запотевший круг.

— Это целая история. — Она подняла голову и обнаружила, что его глаза с пугающим интересом прикованы к ее лицу. — У моей матери была аллергия на большинство контрацептивных средств, так что моим родителям пришлось пользоваться методом безопасных дней. Папа говорил — это все равно, что играть в русскую рулетку. Когда неизбежное все-таки произошло, они решили назвать меня Рулеткой.

— Очаровательно. Имена должны что-то говорить о своих хозяевах или об их происхождении. Они — как семейная история, которая растет с каждым последующим поколением. Простите… я чем-то вас обидел?

Рулетка заставила себя напустить спокойствие на лицо.

— Нет-нет, ничуть.

Она принялась разглядывать мокрое кольцо от стакана на столе, и между ними установилось все то же непринужденное молчание, в котором крики ребятишек и стук молотков стали казаться громче.

— Доктор…

— Мадам…

Оба заговорили одновременно и тут же смущенно умолкли.

— Пожалуйста. — Она сделала приглашающий жест рукой, — Говорите.

— Я не могу понять, что привело вас в Джокертаун в такой день. В вас нет ни виноватого любопытства, ни болезненного голода, который движет большинством натуралов.

— Я была в отчаянии и случайно забрела дальше, чем намеревалась, — услышала она собственный голос, и темная часть ее души тут же выбранила ее. Какому мужчине захочется провести день с плаксивой истеричкой?

Он накрыл ее руки своими, сжал ее пальцы, и боль, казалось, заструилась между ними.

— Тогда давайте бродить вместе. Если вы, конечно, не против, — добавил он поспешно, как будто испугался, что собеседница обидится. — Сегодня у меня… тяжелый день. В вашем обществе мне станет легче.

— Я вряд ли смогу вас утешить.