Неистовый Лимонов

До этого писали только об убийстве в Париже первого заместителя главреда «Совсека» всего за пару недель до загадочного инсульта, заставившего самого главного редактора замолчать до самого дня кончины. Напомню, Плешков был отравлен во время трапезы с главным редактором влиятельнейшего в ту пору французского еженедельника VSD. Как мне рассказал мой соавтор Франсуа Моро (в начале 90-х мы написали несколько книг для издательства Mercure de France, включая Les coulisses du Kremlin), который, собственно, и был связным Юлика во Франции, — местные спецслужбы сделали однозначный вывод об отравлении советского журналиста и передали материалы своим московским коллегам. Минувшим летом случайно встретился (на выставке работ Михаила Королева) с Александром Плешковым-младшим, который был студентом, когда его отец рулил «Совсеком». Саша сказал, что они с матерью так и не получили документы на руки, но не сомневаются, что все три члена редколлегии (включая Александра Меня), которые тогда погибли, знали нечто про «золото партии». Не то «золото партии», которым занимался Штирлиц. Не той партии. Партии, членом которой, в отличие от своих оппонентов, не был Юлиан Семенович. Еще раз: он выбыл из строя всего за час до подписания масштабного контракта с представителем Руперта Мэрдока Джоном Эвансом, который вывел бы советский холдинг «Совершенно секретно» на мировой медиарынок.

«У меня предстоят переговоры с газетно-телевизионной группой австралийского миллиардера Мэрдока; его штаб утверждает, что у Вас с ним намечены беседы в Вашингтоне во время встречи с Бушем. Был бы очень признателен, если бы Вы поддержали совместный проект „Совершенно секретно“ — Мэрдок. Дело стоящее, за ним — миллиарды» — так заканчивается письмо писателя Президенту СССР Михаилу Горбачеву. Последнее письмо. Последние строки, написанные Семеновым. Тем, кого запомнили не медиамагнатом, коим он не успел стать. Тем, кто остался в памяти соотечественников создателем Штирлица. Героя, сумевшего выжить в режиме «чужой среди чужих».

А что касается Лимонова, то он, вообще говоря, открылся для меня с новой стороны во время юбилейного вечера памяти Семенова (10 октября 2011 года) в ЦДЛ. Хотя его там не было. Но был там Саша Плешков-младший, сын убитого семеновского зама. И он, когда сели мы в «Арт-кафе» помянуть усопших, рассказал, что после смерти отца на него вышел Эдуард и предложил осиротевшему парню (Саше тогда было всего 19) стать его литературным агентом в России. То есть фактически расписался в готовности оказать финансовую помощь. Сказал, что объяснит подробно, что да как, научит и покажет. Саша тогда этого не понял и отказался. Но потом, post factum оценил лимоновскую оферту.

В списках не значится

Лимонов дебютировал на страницах «Нового Взгляда» в жанре, который стал популярен у его последователей (и у жен № 2 и № 3, и у Славы Могутина), — ИНТЕРВЬЮ С САМИМ СОБОЙ. Подписано было: «сентябрь 1993 года, Париж — Москва».

Воспроизвожу не по рукописи, а по варианту, опубликованному в «Новом Взгляде».

«Первым, кажется, жанр самоинтервью употребил Дидро (1713–1784), французский философ-энциклопедист. Я обращаюсь к этому жанру, когда мне хочется ответить на мои собственные вопросы, а мне их никто не задает, не догадывается. Или когда нужно врезать моим врагам. Раз в год, но больно.

— В тебе сомневаются, тебя оспаривают, тебя высмеивают, тебя ненавидит интеллигенция. Ты об этом знаешь? Как ты к этому относишься?

— Находиться под надзором, жить круглый год, двадцать четыре часа в сутки под въедливым взором неприятеля есть вторая профессия всякого известного человека.

Звезды, плывущие с общим потоком интеллигентного стада, разумеется, не избегают внимания, но их держат за своих, потому внимание к ним всегда доброжелательно. (Вообще же доброжелательность — чувство слабее ненависти.)

Вот, скажем, хитрые Ростропович и Солженицын.

Первый всегда с комфортом жил. Не сидел, не нуждался, выучился на деньги советской власти, потом фыркал на нее, фрондировал, умно приютил, когда нужно было, у себя Солженицына и тотчас после этого с комфортом отбыл со всей семьей на Запад. Где его, только что приютившего Солженицына, встретили с восторгом. Ростропович всегда на стороне сильных. Его вместе с Барышниковым и еще с кучкой эмигрантов-коллаборантов принимал у себя Рональд Рейган. Когда нужно было, немедленно появился под Берлинской стеной с виолончелью, сыграл восторженно похоронный марш миру и покою в Европе. 21 августа 91-го года, движимый сильным инстинктом приспособленчества, прилетел к Белому дому, на сей раз российскому. Ростропович — неумный, но изворотливый большой музыкант. Ему везде хорошо. И с Рейганом, и с Ельциным, и с Еленой Боннэр. Бывают такие счастливо устроенные звезды мировой величины, которые умеют ходить только в ногу со всеми.