Нейтрально-враждебный. Книга третья: Дикие земли

Мясо обладало ярко выраженным вкусом, способным заглушить большую дозу наркотика. Так что да, это было бы чудесно. Чем бодрее будет Ильнур, тем счастливее ее Коленька. Он сможет перестать волноваться за друга и уделить внимание ей. Возможно, грядущей ночью им удастся уединиться. Альмина тяжело и возбужденно задышала, вообразив себя в крепких объятиях любовника. Скорее бы ночь. Скорее бы Ильнур отошел ко сну, а они, уединившись, отдались бы своей страсти. Альмина, прикинув, решила вдобавок к наркотику подмешать в пищу Ильнура и сильнодействующее снотворное. Пусть паладин себе крепко спит и не мешает их любовным забавам.

Глава 17

Над нейтральной полосой клубились тучи. Накрапывал мелкий сволочной дождик.

Две фигурки медленно тащились по серой, изрытой воронками, равнине. Зархад прихрамывал, сберегая раненую ногу. Выглядел он скверно. На теле не было живого места от ран и ожогов. И хотя все это богатство по отдельности не представляло опасности для жизни, в сумме создавало массу неповторимых болевых ощущений.

Рядом с ним, сгорбившись, брел Грыбан. Тот тяжело сопел, обхватив руками две длинные жерди. За его спиной, пропахивая в почве две глубокие борозды, тащились наспех сделанные волокуши, изготовленные из двух копий и одного, содранного с убитого паладина, алого плаща. На них покоилось обернутое в саван тело Синары.

- Пить, брат, охота, - признался Грыбан, останавливаясь, чтобы перевести дух. Его тяжелое хриплое дыхание свидетельствовало о сильном изнеможении. На него же указывал пот, градом катящийся по зеленой коже. Гоблины отличались завидной выносливостью, но даже она не несла безграничного характера. И у нее был свой предел. Грыбан чувствовал, что своего предела он почти достиг.

Зархад тоже остановился, затем, ругнувшись, кое-как уселся на землю, далеко вытянув раненую, перевязанную грязными тряпками, ногу. Тряпки потемнели от крови, но та больше не сочилась из раны. Спасибо свояку - не отказал в медпомощи. Прижег порез.

Грыбан уронил на землю волокуши и тяжело грохнулся на задницу. Затем с откровенной неприязнью покосился на обернутое в саван тело, чье лицо, если таковое вообще имелось, скрывалось под маской цвета слоновой кости. На самом деле Грыбан не держал на Синару зла. Он, как гоблин разумный, вообще старался не держать зла на непостижимых и могущественных созданий, которым его прихлопнуть, что чихнуть в кулак. Однако после целого дня в роли гужевой скотины Грыбан начал тихо ненавидеть свою ношу. Это поначалу Синара показалась ему легкой и воздушной. Теперь же гоблину чудилось, будто он тащит по пустыне огромный гранитный блок.

Зархад снял с плеча сумку и вытащил из нее тощий бурдюк со слипшимися кожаными боками. Внутри едва слышно плескались последние капли воды. Зархад откупорил вместилище и сделал один крошечный глоток, который едва увлажнил его иссушенный рот. Затем бережно протянул бурдюк Грыбану. Тот тоже хлебнул, и тоже самую капельку. Оба понимали, что им необходимо беречь воду. До ближайшего ее источника оставалось еще несколько часов хода. И оба знали, что это будут ужасно долгие и трудные часы.

Грыбан вернул бурдюк Зархаду. Тот закупорил его и сунул в сумку. А затем, пригорюнившись, окинул взглядом серую равнину.

На душе у Зархада скреблись паладины. Ему почему-то казалось, что у них все получится. Они победят и Ангдэзию, и Кранг-дан, разобьют обе армии, а следом начнут триумфальное покорение мира. Зархад уже видел свой народ на плодородных, полных жизни, землях. А себя видел новым вождем, перед которым каждый гоблин униженно пресмыкается и при встрече целует ему ноги взасос. Зархад затруднялся сказать, чего ему хочется больше - блага для народа или личного величия. Того и другого хотелось примерно в равной степени. Наверное, величия даже больше. Но Зархад никогда и никому не признался бы в этом. На словах он был патриотом до мозга костей. Как и все гоблины. Те, если речь шла о болтовне, готовы были языки сломать за народ и отчизну, но как только доходило до дела, руководствовались исключительно личным интересом.